Воля небес

– Ты уже привозил его, боярин. И даровал мне два месяца покоя. Но отъехал ты, и вновь вернулись ко мне муки адовы. Чудится, вернулись сильнее прежних.

– Вестимо, болезнь тяжела, и двумя месяцами не обойтись.

– Но как? – опустил веки Иоанн. – Сам я учил тебя от глаз чужих святыню тщательно скрывать и лишь в годины тяжкие для веры православной тайно туда доставлять, где кровь льется и люди живота не жалеют. Там, где число страдальцев тысячами исчисляется и дар чудесный тысячи смертных исцелить сможет. Я же един. Можно ли рисковать сокровищем столь великим ради одного смертного, пусть и помазанника Божьего?

Басарга промолчал.

– Сколько раз падал духом я, боярин. Отречься желал, бежать к тебе в обитель Важскую и там без мук лишних часа своего смертного в молитвах дожидаться, – признался Иоанн. – Да токмо кому отдать ношу свою? Иван мой старший, чтец и музыкант юный, ребенок совсем душою. Песни ему петь да книжки читать. Федор, вон, от вида девицы смазливой растаял, ако масло на июньском солнце. Брат Симеон, добрый и послушный, в благодарности завсегда да в поклонах. Все милые да ласковые, ровно котята к ногам трутся. Один я, как пес цепной, зубы скалю. А как иначе? Коли за кусок свой, за косточку каждую насмерть не грызешься, так ведь крысы враз все по углам растащат, оглянуться не успеешь. Да и мышки свои серые тоже норовят каждая по ломтику откусить. Коли бояр в кулаке не держать, они тебя быстро сапоги себе лизать заставят. Коли меча на порубежье не покажешь, так и рубежи соседи быстро к ногам твоим пододвинут, токмо на одном носке и поместишься.

Иоанн откинул голову на спинку кресла:

– Почему ты молчишь? Ответь хоть что-нибудь, Басарга! Ты хранитель! Тебе Небеса убрус доверили.

– Как хранитель, я не могу привезти святыню к твоему двору в Москву или в Александровскую слободу, – сказал Басарга. – Ибо вскорости влияние ее станет слишком ясным и тайна местонахождения убруса раскроется. Его попытаются украсть или захватить. Как хранитель, я не могу допускать тебя к нему со всей свитой, ибо поездки сии будут слишком заметными. Но если ты сможешь хоть на время становиться невидимым и отъезжать ко мне един, без слуг, никому на глаза не попадаясь, я готов доставить его ближе к Москве, чтобы такие поездки не были слишком дальними.

– Ты смеешься надо мной, хранитель убруса! – скрипнул зубами Иоанн. – Меня из комнаты в комнату слуги под руки водят! Я ноги в повозку сам поднять не в силах! Как я смогу тайно пробираться в твое незаметное логово? Чтобы глаза чужие на меня не смотрели, я и от трона, и от добра всего, и от рода отречься должен, простым боярином стать, без слуг и холопов! Да и тогда, мыслю, не забудут…

– Прикажи, государь, и из хранителя я стану простым боярином и твоим холопом. И привезу доверенную мне тобой святыню прямо сюда.

– Как пред предками я за сие кощунство отвечу? – сжал кулаки Иоанн. – Что потомки обо мне скажут? Убрус Господа нашего потерять из-за телесной слабости своей?

– Воля твоя, государь. Тебе пред Богом ответ держать. Решай!

– Совета от тебя просил, подьячий! Ты же судьей Небесным над душою стоишь!

– Стань отшельником простым, государь. Свиту свою распусти, из дворца отъедь, в месте безлюдном поселись, в доме чужом и скромном. Но с Москвою рядом. Из убежища своего за делами приглядывать сможешь, в мелочи не вникая. Нужда возникнет – совет наместнику сможешь дать. А большая нужда – так и рукою твердой вмешаться. Ну, а коли управятся наследники, тогда со спокойной душой покой обрести сможешь, постриг принять, в обитель Варлаамову отъехать…

– Откуда рука твердая у отшельника простого?

Басарга улыбнулся:

– Разве званием одним сие определяется? Иной отшельник словом своим больше накоротит, нежели князь с дружиной.

– Что же, слова ты сказал разумные, – опустил веки Иоанн. – Но ответить сразу на такой вопрос не могу. Обдумать хорошенько надобно. Не отъезжай покамест никуда. На свадьбе царевича[38] средь гостей числишься. Боярин Годунов тебя чуть ли не родней считает, так что со стороны невесты сидеть будешь.

В этот раз Басарга Леонтьев и на венчании, и на царском пиру, на диво, оказался не в задних рядах, а близко к царственной особе. Но, скорее всего, не потому, что прочие родственники невесты родом не вышли, а потому, что был он вместе с княжной Шуйской, временами даже бравшей его за руку. А против Шуйских, известное дело, местничеством тягаться некому, они и самого царя при желании родовитостью пересудить способны. Похоже, прошли те времена, когда Мирославе следовало опасаться пересудов или упреков в неблаговидном поведении. Ну да, сопровождает подружку невесты, знатную влиятельную женщину, кравчую и близкую к трону придворную какой-то худородный боярин – и что из того? Раз сопровождает – значит, нужен. Княжне Мирославе Шуйской виднее!