Воля небес

Свадьбу играли по обычаю три дня, после чего гости еще три дня отдыхали и приходили в себя после богатого угощения, сытного и хмельного. На седьмой посыльные призвали Басаргу во дворец. Иоанн лежал в постели, весь бледный, накрытый одной лишь простыней, кисловато пахнущей яблоками.

– Нету больше моей мочи, Басарга, – еле шевеля губами, произнес правитель всея Руси. – Жизни от мук более не желаю, не то что царствия. Все, как скажешь, исполню. Только привези…

Утром Басарга на почтовых улетел в Рыбинскую слободу, переправился, доскакал до Вологды и нанял там лодку. Но как ни спешил, до усадьбы все равно добирался полную неделю. А обратно – против течения да еще и с епископом Антонием вдвое дольше. Однако в конце сентября все же домчался до столицы. Гонка изрядно вымотала боярина и его побратима – однако чудесным образом усталость отпустила их уже через полчаса после того, как оба въехали на подворье. Несмотря на поздний час, Басарга, наскоро утолив голод и жажду, поскакал на свежих лошадях в Кремль и приказал рындам известить царя о своем возвращении.

Иоанн лежал в постели, под тяжелым парчовым балдахином. Рядом сидела царевна Ирина, держа его за руку, а Федор, обходя опочивальню, собственноручно снимал нагар со свечей.

– Наконец-то ты! – вперил взгляд в подьячего Иоанн. – Так об избавлении мечтаю, что уж и на ангелов небесных согласен, душу Всевышнему предать.

Басарга посмотрел на девушку, на царевича, снова на государя.

– Все таково будет, как ты сказывал, – пообещал Иоанн. – Я обо всем позаботился. Скорее бы уже…

Через день слабый от болезни царь всея Руси, буквально внесенный в храм Василия Блаженного, объявил об отречении своем от престола в пользу старшего брата, князя Симеона Бекбулатовича. Вместе с тем сказал, что немедля покидает двор, дабы не мешать правлению нового государя.

«…и посадил царем на Москве Симеона Бекбулатовича и царским венцом его венчал, а сам назвался Иваном Московским и вышел из города, жил на Петровке; весь свой чин царский отдал Симеону, а сам ездил просто, как боярин, в оглоблях…»

* * *

В первый день пребывания гостя в доме Басарги в его состоянии ничего не изменилось, однако уже на следующее утро от Иоанна почти перестало пахнуть яблоками. На третий день – запах исчез вовсе. А потом, постепенно, рассвет за рассветом, стала отпускать боль. Иоанн чувствовал себя лучше – однако тело все равно отказывалось ему подчиняться. Колени не сгибались и не разгибались, локти оставались в полусогнутом состоянии, голова не поворачивалась. Только через месяц перед воздействием убруса стали отступать и суставы.

К Рождеству Иоанн уже свободно ходил, играл мечом, вспоминая уроки молодости, и выкручивался всем телом при каждой возможности. Садиться верхом пока не рисковал, но на санях уже выезжал – правда, в Кремль не заворачивая. Однако очень скоро его душа не выдержала, и он стал заглядывать и в царский дворец, стараясь, правда, держаться на приемах в задних рядах, а на пирах занимая нижние места.

– Что же это ноне такое? – бормотал он, возвращаясь в дом подьячего. – Князья над повелителем своим за глаза смеются, приказам не внимают, о делах державных не помышляют, лишь о своем благополучии заботясь…

Помаявшись, он написал Симеону нижайшее прошение, предлагая перебрать людишек на достойных и недостойных – однако никакого результата не заметил.

– Ты очень спешишь, государь, – ответил на его жалобы Басарга. – Едва окреп, уже опять к делам рвешься. Сам же сказывал, о прошлом разе едва я отъехал, болезни к тебе сразу назад возвернулись. Ныне не спеши, подожди, пока полностью силы вернутся, дабы никаких чревоточин в теле не осталось. А уж потом обретенное здоровье и трать.

Иоанн Васильевич смирился и послушался, посвящая дни молитвам и чтению. Вот только выехать с побратимами в Вагу отказался – опасался, что на Русь беда может свалиться, с которой Симеон не справится.

Однако мир, от которого отказался царь, – не смог отказаться от царя. К лету к Иоанну, прямо к Басарге на подворье, стали наведываться дьяки Казначейского приказа, жалуясь на то, что деньги царские уходят, как в песок, не принося никакой пользы. Им же, о службе радеющим, видеть сие зело неприятно. В июне в ворота постучался посол персидского шаха, жалуясь, что государь Симеон никак вопросы о рыбных промыслах решить не может, ибо ханы астраханские зело много ловов себе требуют, норовя в чужие воды забраться, а таковые споры токмо силой решаются. Однако шах войны не желает и у державы русской желания такового не видит. Зачем ссоры там, где дружба меж державами народилась?

Иоанн о том обещал у царя нижайше похлопотать… И через день примчались послы польские с жалобами на нарушение мирного договора полоцкими порубежниками.