Волк в ее голове. Книга II

Диана ко мне не поворачивается — смотрит вперёд и вниз, куда-то за асфальт, за дёрн, суглинок и тектонические плиты. Порой она прикладывает руку ко рту и изучает тыльную сторону ладони, где расцветают бурые пятнышки крови.

— Сорян.

— М-м?

Я показываю на свою губу, но Диана качает головой.

— Ты себя-то видел?

— Ну да… А где секира?

Она вместо ответа приподнимает низ рубашки, и топор игриво выглядывает из-под резинки рейтуз.

Интересно, древние викинги носили так оружие?

— Ты кому-нибудь расскажешь? — тихо спрашивает Диана.

Я делаю вопросительное лицо.

— Про драндулет. Про… про всё.

— Нет. У тебя маловато с деньгами?

Она оглядывается и смотрит изучающе, с прищуром.

Ответим тем же. Факт № 1: мы уже одного роста. Факт № 2: похожа Диана не на мальчика, даже с этой дурацкой причёской, а на зомби-золушку, которую уездили в хвост и в гриву. У которой не случилось ни сестёр, ни мачехи, ни феи. Тыква осталась тыквой, крысы — крысами, а волосы почернели и опали с осенней листвой.

— Немножко, — наконец говорит Диана.

Я с трудом вспоминаю вопрос.

— Выглядело, как множко.

Она смущённо трёт шею.

— Это помутнение. Так не делаю… Помутнение.

В голосе ее прорезается отвращение. Мне хочется успокоить Диану, обнадёжить, но тут рана напоминает о себе, и несказанные слова, скорчившись от боли, уползают обратно в глотку.

Мы сворачиваем на Шестую линию, и вокруг появляются прохожие.

— Можно спросить, молодые люди? — доносится голос слева.

К нам подходит благообразного вида священник, но Диана даже не удостаивает его взглядом: сжимает губы в ниточку и топает прочь.

— Молодые люди?..

Она оборачивается и поднимает обломок бордюра. На широких скулах выступают желваки.

— Нахуй съебись!

— Диана, Ди… — Я хватаю её за руку, и резкое движение отдаётся болью вокруг пореза. — Ох… Нам пора. ПОРА.

Я быстрее увожу Диану прочь, пока священник растерянно смотрит вслед.

Она грубовато выдёргивается из моей хватки и отшвыривает обломок. Достаёт сигарету, нервно закуривает. Судя по приторному запаху, это не табак. Марихуана? Гашиш? Я корчу недовольную рожу, и Диана предлагает, словно назло:

— Будешь?

— Нет. И тебе… ну, не стоит, может?..

Она показывает средний палец с руинами чёрного лака, и снова между нами растекается тяжеленное молчание.

— Значит, ты теперь говоришь, — замечаю я.

Диана дёргает щекой, не отвечает.

— Много говоришь.

— Экстренные обстоятельства. — Она выдыхает сладковатый дым носом. — Я н-никак не пойму: как ты здесь оказался?

— Тебя искал.

— Зачем?

От её холодного, равнодушного вопроса у меня стягивает узлом живот. Перед мысленным взором мелькает фото рыжей девушки, которое показывал Мухлади.

— Сказать тебе: «Иди ты сама».

Губы Дианы дёргаются, она моргает.

— Чего?

— Когда твоя мама пропала, я тебе звонил. Ты сказала…

Диана опускает взгляд и поводит рукой с сигаретой — словно разминает ноющее плечо.

— Сказала… — Я тщетно изгоняю из мыслей лицо убитой, но оно возвращается. Нет, не лицо — фарш. Кожа, кровь и кости, взбитые миксером до картины сюрреалиста. Я останавливаюсь от резкого приступа тошноты.

— Чел?

— Всё… всё норм.

Мы сворачиваем на светлую, в сине-розовом неоне, улицу, и я взглядом утыкаюсь в вывески, словно так сбегу от жуткого трупа. А он есть, он ждёт где-то там, в ночи, в холодном морге.

Что, если бы так «ждала» Диана?

— Я сказала тебе: «Иди на хер», — вспоминает она.

— Д-да. А потом тебе… абонент не абонент, а в «Почтампе» ты меня в чёрный список… И сказать тебе че-то можно было только лично. — Я набираю воздуха. — Вот и говорю: «Иди ты сама». Вот. Сказал. «Иди ты сама»!

Лицо у Дианы не выражает ничего. Полный эмоциональный штиль. Затем левая бровь медленно поднимается.

— Ты меня искал, чтобы послать?

— Ну…

Некоторое время мы молчим. Никакого морального удовлетворения нет и в помине. Разве что смущение? Страх?

— Чел, это так не работает.

— А?

— Ты должен сказать прямым текстом. — Диана затягивается и носом выдыхает дым. — Ну, чтобы человека задело.

— Я… каким текстом?

— Скажи: «Диана, иди ты сама в пизду и на хуй». И, там, добавь что — нибудь от себя. Типа, «Ебучая уродливая свиноблядь».

— Я так говорить не буду.

— Ссышь?

— Да не буду я материться!

— Как хочешь.

Мы проходим мимо ржавых ангаров: бетонные заборы обвивает колючая проволока, на каждом сантиметре свободного места пестреет граффити. Ветер с воем роется в нашей одежде и волосах, гремит и скрежещет водостоками, словно сама темнота смеётся, хохочет на разные голоса.

— Ты мне приснилась.

Диана оглядывается на меня, но ничего не отвечает, и я тараторю — лишь бы заполнить паузу:

— На химии как-то. А потом мама твоя пропала. А потом мы… А в полиции напугали, типа, похожую на тебя девушку у-убили?..

Диана щелчком отправляет бычок в полёт, и его тень чёрным штрихом мелькает над дорогой: ударяет о мусорный бак, снопом искр осыпается на асфальт, гаснет с шипением в луже.

— Чуть со страху не помер, что тебя убили.

На губах Дианы вздрагивает подобие улыбки.

— Я неубиваемая.

— О, да.