Волк в ее голове. Книга II

Я смачиваю прилипшую ткань раствором. Поначалу рану слегка пощипывает, но уже через пару секунд от жгучей боли перешибает дыхание и темнеет в глазах.

Ух-х-х…

Диана сращивает ноты в тёмный, порыкивающий гитарный грув и замуровывает комнатку стенами звука. Поверх их стекает голос: чистый, холодный, как ручей в скалах:

И лампа не горит.И врут календари.И, если ты хоть что-то мне хотел сказать…То уж скажи.

Она специально?

Вся ситуация какая-то идиотская. Я искал Диану, будто средневековый рыцарь — Грааль, а теперь… теперь-то что?

Вспомнив о дыхании, я беру чистый бинт и кладу отмякший кусок балахона в карман. А куда ещё?

— Ты здесь живёшь? То есть, видно, но…

Диана нервно хихикает.

— Нравится? Дёшево, блядь, и сердито.

Меня прямо-таки корёжит от её мата.

— Н-нравится? — неуверенно повторяет Диана, и гитара стихает.

— Да, наверное.

Я выливаю полбутылки хлоргексидина на открытую рану и стискиваю зубы.

О, да.

Б-бодрит.

Диана кивает пару раз и выщипывает из гитары что-то средневековое. Взгляд её затуманивается.

Я вытаскиваю из горки лекарств детский пластырь (рыбки, крабики, лягушата и даже мышка на автомобиле), раздираю упаковку, отлепляю бумажки от клеящей поверхности.

— Веро… Твоя мама…

Диана не реагирует, — не расслышала? — молча отставляет гитару и гремит чем-то в углу, пока я нарезаю пластырь тонкими полосками.

— Сисечку? — Раздаётся «чпок», и по комнате проходит ягодный аромат. — Предложила бы ещё что-нибудь, но, как говорится, ни говна, ни ложки.

Я мотаю головой, и Диана неловко отпивает из розовой полторашки. Давится. Кашляет.

— Такое малинное. То есть, малиновое. Точно не будешь?

Она отпивает снова — большими жадными глотками, будто это вода, будто Диану мучает столетняя жажда.

— В последний раз, когда мы пробовали че-то алкогольное, нас с тобой едва не загребли. Так что нет, не пью.

— Артур Арсеньев: «Ничего, кроме „Корвалола“»!

— Ха-ха. А твой диабет?..

— По-прежнему со мной. — Диана глупо хихикает. — На последней диспансеризации одна бурятка, которую непонятно каким хуем занесло на наши широты, сказала, мне надо жрать соль, блядь, с пониженным содержанием соли, потому как у меня давление, и сахар, блядь, с пониженным содержанием сахара, потому как у меня… — Диана разводит руками. — Ди-а-бет.

Она поднимает бутылку, чокается с кем-то невидимым, и, прошептав «Слава Сатане!», отпивает. Вороновы глаза блестят в полумраке, худая тень подрагивает на стене. На миг кажется, что нас с Дианой не разделили четыре года, что мы дома, а не на каком-то складе, и где-то рядом Вероника Игоревна, и батя, и пахнет с кухни жареной картошкой с грибами, и бубнит телевизор… А потом реальность возвращается, вновь распарывая, разрывая меня от макушки до пяток на двух людей: ПРОШЛОГО и НАСТОЯЩЕГО.

Я вздрагиваю, как-то озноба.

— Ты здесь из-за мамы?

Диана хрюкает и, видимо, чуть не давится коктейлем.

— Ну, как? — Она вытирает рот. — За склад не надо платить. Если никто не знает, что живёшь тут. Маманя… да-а-а…

Диана выпячивает острый подбородок, отпивает из «сисечки», и по комнате растекается неловкое молчание.

— Жаль, что всё так…

Пластырями я с силой стягиваю края раны, и боль затыкает меня.

Иногда лучше молчать.

Поверх пластырей ложится бинт и кружит вокруг рёбер. Не знаю, как мы с ним заживём в подобном мумиеобразном виде, но пару дней придётся друг друга терпеть.

— По-моему, это прикол, — говорит Диана с усмешкой человека, который ВСЁ ПОНЯЛ. На порез она нарочито не глядит.

— Чё?

— Твой визит.

Я вопросительно смотрю на Диану, и она объясняет, взмахнув бутылкой:

— Не знаю… снять меня тайком, выложить в сеть.

— «В сеть»? — От удивления я роняю бинт. — На кой чёрт мне так делать?!

— Не знаю, потроллить глупую Диану.

— Ты совсем?! Когда я тебя «троллил»?

Диана опускает взгляд, и неуютным воспоминанием-бумерангом возвращается «Повешение, потрошение и четвертование»: видосы Валентоса, разбитая чашка, молчание Дианы.

— Ладно, забей. — Она нервно смеётся. — Ну да, мама снова дезинтегрировалась. Трах-тибидох-тибидох. Всё, блядь, как прежде.

— Не матерись.

— Ох, простите, ваше сиятельство.

Я нагибаюсь и поднимаюсь с пола бинт. Капля крови, разведённая хлоргексидином, скатывается по моим рёбрам и шлёпается в бледно-красную лужицу.

О, Господи!

Диана видела это? Взбесится, если увидит? Обидится? Ей будет пофигу?

— Всё логично. — Она хмыкает. — Ну, говно же дочь из меня: обижаю святых, курю, матерюсь… курю. Любой бы сбежал. — Диана прерывается и отпивает. — Чел, мне так тупо тебя видеть. Как НЛО встретила.

— Сорян, тут НЛО накапало. — Я нерешительно указываю на кровь.

Диана встаёт со второй попытки, подходит. Пламя свечи вздрагивает и разгоняет тени на стенах каморки.

— Это дофига любезно с твоей стороны. Смотрится тошнотно. — Взгляд Дианы переходит с окровавленного пола на меня. — А ты вырос. И причесон такой…

Диана беззвучно шевелит губами и тихо повторяет:

— Вырос.