Волки траву не едят

– Здесь вот подкопать можно! – обрадовала его Анабель и, очистив от снега подножье одной из глыб, принялась яростно кромсать металлом грунт.

Виктор отмывал зачерпнутым снегом руки и минут пять смотрел на ее старания.

– Ну, что там? – напрягся Лавров.

– Ничего не выходит! – с отчаянием воскликнула аргентинка. – Тут сила нужна мужская и кайло с лопатой.

– Иди за помощью, Анабель, – настоятельно посоветовал ей Лавров. – Не знаю, сколько еще продержится Олег.

– Ладно, я поняла, – покорно согласилась аргентинка. – Постараюсь до темноты привести мужчин из Вилья Мелимойу.

Она выпрямилась и прикрыла от солнца глаза рукой с ножом.

– Пожелай мне удачи, Виктор!

– Будь осторожней, девочка, не пропадай!

– Олег, ты меня слышишь?!

– Слышу!

– Дождись меня, ты обещал на мне жениться! – крикнула она разбитным голосом.

– Я дождусь, невестушка! – последнее слово Осинский произнес сквозь жесткий кашель.

Анабель, махнув еще раз рукой, скрылась из виду за ледяными глыбами.

Лавров долго вслушивался в ее шаги, потом спрыгнул назад в грот.

– Олег, теперь-то я имею право задать тебе вопрос?

– Спрашивай, чего уж там!

– Нахрена тебе было это задание, скажи мне?

– Вот насколько приятно иметь дело с умным человеком, настолько же неприятно с самым умным! – ответил Осинский после некоторого раздумья. – Я отвечу тебе так, чтобы ничего не отвечать, но чтобы ты меня понял предельно ясно. Может быть, ты слышал такое имя как Яков Блюмкин?

– Да, это такой одесский Джемс Бонд времен Октябрьской революции. Про него говорят, что он умел выкручиваться из любых безвыходных ситуаций.

– Так точно. Как-то раз его поймали петлюровцы и избили до полусмерти, бросив на железнодорожных путях. Он голый добежал до красных, где и вылечился. Но есть еще два имени, которые ты не знаешь. Во времена Блюмкина был такой ученый Барченко Александр Васильевич, профессор Института мозга и высшей нервной деятельности. И еще одно имя – Глеб Иванович Бокий, революционер и чекист. Вот эти три деятеля создали в ОГПУ лабораторию нейроэнергетики, где занимались изучением шаманских практик, телепатией, Шамбалой и всем тем, о чем нам поведал Гитлер устами Кремня. А в НКВД под личным контролем Глеба Бокия существовала специальная парапсихологическая лаборатория. Это была независимая от ЧК структура, которая подчинялась ЦК партии и лично Ленину. Блюмкин бывал на Тибете в составе экспедиции Рериха под видом монгольского ламы. Экспедиция эта искала Шамбалу и, по некоторым сведениям, ее нашла. Все названные мною люди входили в тайное общество «Единое трудовое братство», возглавляемое Барченко. Советский аналог «Аненербе», короче, – рассказчик сощурил глаза и кисло улыбнулся, – Блюмкина расстреляли в 1929 году за связь с Троцким, остальных казнили перед войной. Но девятый отдел остался, он менял руководителей и названия, но действует по сей день в ФСБ России.

Олег Осинский закончил свой рассказ. Лавров постучал пальцами по ненужному теперь фонарю и спросил:

– Ты сотрудник этого отдела?

Тот молча закрыл глаза, то ли в знак согласия, то ли превозмогая очередной приступ боли.

– Помнишь, Олег, такой фильм – «ТАСС уполномочен заявить»? – сменил тему Лавров. – Так вот, когда я смотрел его в те времена, то воспринимал его как гипертрофированную советскую пропаганду, страшилку. А когда пересмотрел недавно, то с ужасом понял, что нам всю правду рассказывали. Про способы и методы США во внешней политике. Только мы, овцы пустоголовые, смотрели в фильме, на каком автомобиле американский шпион Кикабидзе ездит и какой ликер в баре у директора ЦРУ стоит. А не каким образом они перевороты делают и как местную оппозицию готовят и инструктируют. Потому что ни хера всерьез не воспринимали усилия руководства страны, еще помнившего, в какую бойню могут вылиться самые пустяшные аннексии и приграничные инциденты. Эти старперы не понимали, что новый альбом пинкфлойдов в миллион раз важнее какой-то там ирано-иракской заварушки или Фолклендов. А когда нас в Югославии мордой ткнули, уже поздно было вякать. И когда чуркестаны от СССР отделились, тогда у кого-то забрезжило на границе сознания, для чего нам Афган нужен был, да поздно уже. Мы над своими престарелыми няньками хохотали – «бровеносец в потемках», «дом престарелых» и «гонки на лафетах». Брежнев для нас маразматиком был. А когда они нас оставили, внезапно оказалось, что кроме них-то, о внешней безопасности страны никто толком не умел позаботиться, да и не хотел. А те, кто должен был этих смешных дедов заменить, больше заботились о легализации своих капиталов через механизмы приватизации, а население больше турецким шмотьем интересовалось, чем своей экономической безопасностью. Вот мы без взрослого присмотра страну за полдесятилетия и слили к чертовой бабушке… Эй, Олег… Ты как, живой?

Виктору вдруг показалось, что он разговаривает сам с собой. Осинский был очень слаб.

– Да, Витя, – произнес он сухо. – Вот так мы страну и полмира просрали, за дрянные сторублевые джинсы и древние, как говно мамонта, иномарки. Которые, по факту, нахер теперь никому не нужны.