Волки траву не едят

– Ну, ты не права, мы и подрались, и убежали, – продолжал улыбаться Виктор.

– Я не могу понять, – хрипло сказал Осинский, отойдя от спазма благодаря коньяку. – Взрывов не было, с чего это вдруг лавина сошла?

– Это, наверное, шаманы «мачи» вызвали, – предположил Лавров. – Шаманы могут вызвать и камнепад, и дождь.

– Ага, – согласился Осинский. – А шаманы-извращенцы вызывают золотой дождь.

Они принялись смеяться, надсадно кашляя и вытирая глаза. Давние друзья смеялись не столько над шуткой, сколько от радости, что спаслись в, казалось бы, уже совсем безнадежной ситуации. Слезы катились по щекам Анабель, покрытым полосками царапин.

– Вы самые смелые мужчины на свете!

– Ты смотри… – довольно крякнул Виктор. – Еще совсем недавно я был козлом.

– А что, разве не бывает смелых козлов? – играя искренность, спросила Анабель.

Виктор сдержался, а Осинский опять засмеялся и закашлялся, затем вытер рукавом лицо и сложил руки на коленях. Пальцы его дрожали.

– Знаете, где бы я сейчас хотел оказаться? Где-нибудь на Гороховой улице, в классическом костюме с красивым галстуком, и ждать свою возлюбленную, блестя запонками на чуть-чуть торчащих манжетах белой рубашки, чтобы отвести ее в Александринский театр. А она бы опаздывала из библиотеки, в шерстяном расклешенном платье, в чулочках, в туфлях-лодочках на каблуках-рюмочках.

– Рю-ю-ю-мочках! – мечтательно сказал Лавров, задумавшись.

– Да не рюмочках, а каблуках-рюмочках! – поправил Олег и продолжил: – Да, и чтобы мы смотрели балет – ничего не понимая, но очень любя друг друга. Высокое искусство, и скрип театральных стульев, и шампанское в антракте. А после спектакля мы посидели бы в Литературном кафе на углу Невского проспекта и набережной реки Мойки, где в девятнадцатом веке была кондитерская Вольфа и Беранже, в которой бывал Пушкин и откуда он отправился на дуэль на Черной речке.

Анабель не понимала и половины из того, что говорил этот мужчина из России, но слушала его с таким вниманием и такой теплотой, как не слушала еще никого в своей молодой жизни.

– А затем мы бы сели на джазовый теплоход, – не останавливался Олег. – И смотрели бы с воды развод петербургских мостов, потому что это настоящее чудо света. А потом нам некуда было бы идти, потому что поздно, у нее и у меня квартиры на северном берегу, а все мосты уже развели. А кафешки в такое время уже все закрыты. И нам пришлось бы просто гулять по ночному Петербургу, жарко прижимаясь друг к другу, а желтые огни фонарей горели бы, полосами отражаясь на мокром от машин-поливалок асфальте, и мы бы млели от красоты и от счастья, и целовались бы горячими губами.

У Анабель слегка закружилась голова от представленной картины, но ее сладкие мысли бесцеремонно прервал Лавров:

– Это здесь лето, Олег, а у нас на родине зима, – и возразил, и поддержал его настроение Виктор. – Вот я хотел бы, чтобы Новый год подкрадывался, чтобы раскисшие сугробы на тротуарах Крещатика и чтобы на голове была шапка-ушанка старшего брата, чтобы мандарины и лимонад по тридцать копеек, ведь не было и нет напитка вкуснее того «военторговского» лимонада по тридцать копеек!.. И пребывать в блаженной уверенности, что я, советский школьник, все знаю про добро и зло, про папу и про маму, про вчера, сегодня и завтра. И чтобы коммунизм близко, а капитализм очень далеко, за границей. Чтобы были школьные друзья и дворовые товарищи, чтобы во Дворце пионеров была елка, чтобы на елке Дед Мороз раздавал подарки тем, кто расскажет стишок. Чтобы я не таскался по странам и весям в поисках какого-то эксклюзива, мучительно подсчитывая, окупится ли этот сюжет или фоторепортаж.

Этого мужчину Анабель вообще не поняла. Он говорил о таких вещах, о которых она не имела ни малейшего представления.

Лавров повернулась к Осинскому и мягко продолжил:

– Думаешь, там, в Афгане, когда мы с тобой ныкались в таком же гроте, я хотел такой жизни? Нет. Просто детство кончилось, просто кончилось счастливое советское детство, – с горечью закончил он и тут же воскликнул: – Доброе утро, друзья мои! Пора выбираться отсюда, пока еще есть силы.

Виктор попытался ногой продавить снег, загромоздивший проход, но не тут-то было. Грот был накрепко завален камнями.

– Вот сюда свети, Анабель, – попросил Лавров, достал арабский нож и принялся тычками прощупывать снежно-каменную массу. К нему присоединился Олег с таким же ножом. Лицо Осинского покраснело от усилий. Когда он выкатил на себя большой валун, из горла вырвался хриплый вздох, а на шее запульсировала жилка. Виктор пытался расшатать еще один камень: он надавливал двумя руками на рукоять ножа, большие суставы на его пальцах напряглись и побелели.

– Неужели мы теперь останемся здесь, похороненные заживо? – всхлипнула Анабель. В ее голосе звучало беспомощное отчаяние.

Осинский, кривясь от боли в ребрах, повернулся к девушке и проговорил:

– Мы обязательно выберемся. Даже не сомневайтесь. Мы с этим типом когда-то воевали вместе в горах Афганистана и не в таких переделках выживали… И меня, и его штопали и не раз. И видишь – живы.

– Что значит штопали? – не поняла девушка.