- Да не мнись ты, как девка на выданье! Не к лицу казаку так себя вести. Пришёл - рассказывай.
Тимофей набычился, в полном соответствии с кличкой, превратившейся в фамилию, поморщил нос, зыркнул из-под солидных надбровных дуг, будто звереющий бугай, однако резко ответить собеседнику не решился. Даже самые храбрые, а другие полковниками тогда у казаков не становились, рисковать попусту не любили. А нарываться на ссору со знаменитым характерником, к тому же любимцем Хмельницкого - это ж совсем тормозов не иметь.
- Бида у мене, Москале... - никак не мог добраться до сути атаман, хотя судя по голосу, волновала его тема беседы чрезвычайно.
- И какая? Да говори, чего уж, ведь не по пустяку пришёл.
- Да, уж, точно не пустяку. Проклятый я, и нихто этого прокляття зняты не може... Вот и набрався духу тебе попросить, балакають ты знатный колдун. К кому не обращался, либо проклятия совсем не видит, либо снять не может.
Аркадий ждал и начавший дышать с сопением, как натуральный бык Бугаенко разродился:
- На потомство я проклят.
- Що, твоя жинка забеременеть не може?
- Да ни, брюхатяться воны легко, тильки разродытыся ни одна не змогла. Уси при родах померлы. И диточки мои, - Тимофей всхлипнул, - диточки, два сыночки и донька, теж... померлы.
Плачущий от непереносимого горя навзрыд, с текущими по щекам крупными слезами здоровенный бандит - зрелище не для слабонервных. У Аркадия и самого в глазах защипало.
- И что повитухи говорили? Отчего и жёны и дети-то помёрли? Неужели слабые были?
- Та ти повитухи!.. - Бугаенко махнул рукой, потом вытер рукавом свитки слёзы и громко высморкался в многострадальную полу одёжки. - Говорили, що здоровья жинкам не хватало. А як же не хватало, як я ж самых бойких, весёленьких брав. Остання (последняя), Софийка, шляхтяночка, кров з молоком, такая бойкая була, такая бойкая, усе зи скакалкою скакала и колы вже брюхата була.
У Аркадия вдруг всё внутри изморозью покрылось.
- А сколько лет-то твоим жёнам было?
- Перший, Оксанци, колы пид венец шла, чотырнадцять, другий, Марийци, тринадцать с половиной, а Софийци теж чотырнадцять. Уси молоденьки, незаймани и доброго здоровья. Правда, у постили воны... так и не смогли привыкнуть... А характерники сказалы, що немае на мени прокляття... - захныкал как малое дитя трёхкратный вдовец.
Москаль-чародей закрыл глаза, сжал до побеления кулаки и прилагал неимоверные усилия, чтоб не пристрелить этого педофила прямо здесь и сейчас. Со стороны это выглядело как общение колдуна с духами, шмыгающий носом атаман притих, ожидая приговора. Колдун, на удивление моложавый и сильный - хоть говорили что ему больше ста, если не двухсот лет - сидел с закрытыми газами как статуй, виденный Тимофеем в одном из захваченных поместий. Не шевелилась на нём ни единая волосинка.
Наконец, после долгого молчания, характерник открыл глаза и на Бугаенко оттуда будто смерть сама посмотрела.
- Правду говорили тебе характерники, нет на тебе проклятия. Оно не на тебя, на всё войско Запорожское и всё войско гетманское положено. Знал я это и раньше, чего думаешь, на взрослой девице, перестарке женился, - Москаль-чародей зловеще улыбнулся. - Да были затворены мои уста. А вот сегодня мне позволено сообщить про это. Кто на малолетке, моложе шестнадцати лет женится, на того и проклятие падает. От некоторых ангелы-хранители беду отводят, только рассчитывать на такую помощь... не советую. Запомни сам и передай другим: жениться надо на девицах или вдовицах старше шестнадцати лет. Тебе так только вдовица продолжить род может. Понял?
Тимофей часто-часто закивал, не решаясь отвечать словами из-за по непонятной причине перехваченного горла.
- Тогда можешь идти. И не забудь рассказать другим.