Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда (СИ)

Как только раздался рёв бензопилы, Люциан ненадолго вышел из забытья. Генерал увидел, как вошёл Слайз с магнитофоном и включил кассету с оперной арией где-то на середине. Моргенштерн только потом понял зачем.

Он вздрогнул, когда начал раздаваться мерзкий звук разрывающейся плоти. Кровь брызнула фонтаном по всей комнате. В чай попали бордовые шипящие капли. Вельзевул разразился безумным и пронзительным криком боли, ведь он не мог заглушить её с ограниченными способностями. Молох с молчаливым наслаждением отпиливал ему ногу в районе колена. Совершенно бешеный в лице Вельзевул корчился и вопил в агонии, слыша, как дробятся его собственные кости. Боль обуздала всё его тело, и от неё нельзя было скрыться. Плоть раскрывалась как уродливый бордовый цветок, как бутон розы, сделанный из мяса. Вельзевул был закован в оболочку слабую и беззащитную. Молох с удовольствием этим воспользовался.

Молох выплюнул потухшую от брызг крови сигарету и усмехнулся.

Отрезанная нога лежала на полу, из неё ключом била кровь. Конечность ещё дёргалась.

— Что дальше, Вель? Выберешь сам или мне тебе помочь?

Люциан помнил только этот вопрос. Далее его мягко взял под руку Слайз и вывел из комнаты, чтобы пришить конечность обратно. Секретарь не раз думал, как Молоху повезло, что всё можно свалить именно на него. Правда, чудес демон творить не умел. Прошло слишком много времени с тех пор, как была отрезана рука, поэтому пришить её не представлялось возможным. Процессы гниения оказались быстрее и победили в этой гонке. Слайз просто уложил Моргенштерна спать, пододвинув капельницу поближе к кровати.

За стеной пело восхитительное сопрано, и вопли Вельзевула попадали в унисон. Слайз прошёл мимо, чтобы отнести кружку, где только что был травяной отвар с мёдом. Также секретарь думал, где ему взять и сжечь потом столько окровавленных тряпок. И куда потом бежать от гнева Денницы. Но, как говорил Вельзевул, «стоит попасть в Ад — и всё наладится». Молох решил лично это на нём проверить.

***

Главнокомандующий по окончании весёлого для себя занятия вошёл в комнату, где дремал Люциан. От него пахло душистым мылом, поскольку он не хотел пачкать простыни. Главком аккуратно присел на край кровати и погладил Люциана по бедру, ощущаемому сквозь одеяло. У Моргенштерна был лёгкий жар.

— Дурак, — с улыбкой произнёс Молох и осторожно взял генерала за целую руку — коснулся пальцев губами. — Мне жаль, что наша первая встреча… такая. Я не мог отпустить Вельзевула без оказанного почтения.

Люциан сонно улыбнулся и насилу приоткрыл глаза.

— Я понимаю. Я не хотел подставлять тебя. Прости.

Молох помолчал несколько секунд, и его голос немного дрогнул.

— Ты думаешь, я этого для тебя хотел? Хотел, чтобы ты калечил себя?

Моргенштерн закрыл глаза и тихо засмеялся чему-то своему, испытывая эйфорию от лекарств.

— Ты мой муж… А я — твой… Я всё для тебя сделаю.

— Ты неисправимый тупица, — Молох поцеловал середину ладони. — Самый большой дурак на свете, — он ласкался к Люциану, как кот, тёрся лбом и волосами о руку. — Отрезать себе руку… Сумасшествие.

— Я не хотел подставлять…

— Я помню, — прервал его главнокомандующий и от бессилия вздохнул. — Я знаю… Всё знаю. Я не хотел для тебя такой боли. Я отстранил тебя от себя, чтобы не было… боли. А ты её хватил с лихвой. По собственной воле. Идиот, — Молох покачал головой.

— Я люблю тебя, — прошептал Люциан. — Жить без тебя было больнее. Это… — он шевельнул культёй, — ерунда.

— Да как… Да какого… Люциан, ты бредишь? — опешил Молох и потрогал его лоб губами, пробуя на предмет температуры. У генерала всё ещё был жар.

Молох подумал, что заслужил это. Пока ситуация не наладится, он не будет отращивать Люциану руку, чтобы его рана напоминала ему о собственной глупости и самонадеянности. Нельзя было бросать Люциана на произвол судьбы. Да и как можно покинуть того, кто ради тебя готов на всё? В таком случае это слабость самого Молоха — он не доверял генералу в полной мере, и вот что получилось. Возможно, возьми он Моргенштерна с собой, всё было бы даже лучше, чем можно себе представить.

— Скорее, идиот я, — вздохнул Молох и губами коснулся забинтованной культи. — Мне никто и никогда не был так верен. Я в тебе ошибался. Я совсем не такой, как ты. Знал бы ты… Впрочем, ладно, — он решил не говорить о десятках случайных измен. — Прости меня, Люциан, — главком очень редко называл того по имени, а потому Моргенштерн вздрогнул. — Прости.

Моргенштерн зажмурился и привлёк Молоха к себе, прижал его голову к груди и губами коснулся волос.

— Больше не пропадай, — прошептал Люциан. — И тогда я отпущу тебе все твои грехи, — хмыкнул он и тихо засмеялся.

— Крест целовать? — усмехнулся Молох.

— Потом, — закивал Моргенштерн, хотевший пошло пошутить. — Потом… — и задремал.