Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда (СИ)

— Остынь, — миролюбиво произнёс Моргенштерн, — это просто мысли, не более. Никто тебя не тронет, если ты этого не захочешь.

— Вот именно, — неохотно согласился Молох-Маркус. — Никто меня не тронет, пока я этого не захочу.

— Ложись обратно, хочу погреть тебя хорошенько, — сказал Люциан и поманил главнокомандующего к себе.

Молох-Маркус раздумывал, ложиться ему или нет, но в конце концов лёг спиной к генералу, чтобы поцелуи продолжились. Главком был похож на сердитого дворового котёнка.

========== Съёмки: зарисовка #1 ==========

Молох с упоением ласкал Люциана. Их тела сплелись в причудливом и медленном танце. Молох, разумеется, был ведущим и направлял Моргенштерна в нужное русло: придерживал мужчину за бёдра и покровительственно, с желанием на него поглядывал. Люциан был великолепен. Оседлав партнера, он двигал тазом и изгибался в спине, то и дело выпячивая грудь, изображая танец живота. Не хватало множества золотистых украшений, которые бы позвякивали при движении.

— Похотливая потаскушка… — промурлыкал Молох с прищуром и стиснул бёдра Люциана сильнее — как бы не осталось синяков…

— Снято! — командует дежурный голос режиссёра. — Отличная работа, Бьёрн! Ты великолепен! Похлопайте нашему приятелю Бьёрну Даллену, одному из самых высокооплачиваемых актёров в Голливуде! — с толикой сарказма объявил режиссёр и отхлебнул ягодного чаю.

Взгляд у него был такой, словно он был недоволен тем, как Бьёрн Даллен, он же Молох, отрабатывал свои деньги. Как будто он не выкладывался на полную, не вживался в Молоха полностью, не брал Люциана, Джабраила Джонса, со всей страстностью прямо на камеру, как заправский порно-актёр. Между прочим, именно поэтому Бьёрн так много требовал за съёмки: не так уж просто сыграть страстную и всепожирающую любовь на камеру. Поди подыщи такого же чувственного и поражающего воображение здоровяка.

— Извини, я опять обозвал тебя, — Бьёрн покраснел и потому проговорил всё тихо.

— Подайте мне мой халат, — бесцеремонно и холодно скомандовал Джабраил. — Ничего, — кивнул он Даллену, — бывает, — и снова отвернулся. — И сигарету!

Слез с мужчины Джонс так деловито, будто каждый день седлал по жеребцу. Дежурно и совсем не чувственно, не так, как делал это на камеру. Бьёрн так и остался с возбуждённым членом в одиночестве. Чтобы не слишком им светить, он присел на постели и закрылся простынёй. Даллен с печалью проводил Джабраила взглядом и вздохнул. Конечно, на экране они — одна из самых известных гейских пар, но в жизни… В жизни всё, конечно же, иначе. Бьёрн не знал, чем объяснить холодность Джабраила: то ли тот завидовал его гонорарам, то ли сам по себе был такой. Много лет совместной работы не приоткрыли ни одного занавеса, скрывающего какую-нибудь дьявольскую тайну. Нет, конечно, они иногда выбирались на корпоративы, где Джонс изрядно напивался, но даже тогда он не становился ласковее. Бьёрн всё воспринимал на свой счёт.

«Я определённо что-то неправильно делаю», — подытоживал Даллен сам про себя и кутался в любезно поданный халат.

Царила зима, а потому на съёмочной площадке было слегка прохладно. Проблему с отоплением решали, но не очень расторопно. Режиссёр сидел в двух свитерах, пил горячий чай и тихо матерился, согреваясь лишь в моменты, когда надо было сказать «начали», «снято» или прочитать лекцию актёру на тему того, кого он должен отыгрывать. Кто-то обижался, кто-то внимал, а кто-то — скандалил. Например, Венцеславу Рауху не очень нравилось выслушивать нравоучения, поэтому он всегда сносил плохо висящую, по его мнению, дверь с петель и доводил чью-нибудь ассистентку до слёз.

Люциста, она же Абигейл Адамс, сидела неподалёку от режиссера, закутавшись в полушубок, и курила, наблюдая за тем, как голубки занимаются сексом. Она давно привыкла к порно-сценам и потому не испытывала ничего, кроме спортивного интереса: произойдёт ли что-нибудь новенькое? Абигейл была приятной женщиной и в жизни: она здорово болела за Бьёрна и осуждала холодность Джабраила, на которую так часто жаловался первый. Они были друзьями, поэтому Абигейл поднялась со складного стула, на спинке которого красовалось её имя, и подошла к Бьёрну, чтобы предложить ему покурить.

— Не хочу, — поморщился Бьёрн.