Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда (СИ)

Ему было приятно, что они боятся его. Конечно, ведь в его руках самый обширный Круг, которым раньше владели Люцифер и Лилит. Повезло, что последняя — женского пола, иначе бойня за место под солнцем стала бы ещё более кровавой. В одиночку Молох вряд ли выстоял бы против Вельзевула и Лилит. Люциан точно бы не одобрил затею с такими массовыми жертвами — и огромным риском. Не то что бы Молох не прислушивался к нему, но… Генерал явно не знал, как пьянит кровь.

Не подозревал о жестокой симфонии войны, составленной из криков, стонов и молитв. В общем, на любое возражение Молох бы отмахнулся, как от назойливой мухи. Но Моргенштерн поступал хитрее. Просил быть осторожнее, когда главнокомандующий стискивал его бёдра и кончал, откидывал голову назад и глубоко дышал. Лучшего момента для проникновенных просьб и придумать было нельзя. Молох не мог ничего, кроме как слушать.

К слову, ему было гораздо интереснее рассматривать едва виднеющиеся подвязки чулок на бёдрах Люциана, чем слушать амбициозных юнцов. Его интересует только один не нюхавший пороха генерал.

Люциан сидел и с полуулыбкой смотрел в его сторону, стараясь не подавать вида. Молох взял его с собой вместо Слайза, поскольку Йенсу потребовалась помощь с установкой нового уровня безопасности. Технологии буквально неслись вперёд, и талант Слайза к логике помогал быстро решать проблемы с вычислениями. Ящер был пряхой, распутывающей узлы.

Молоха боялись и по этой причине. Самый большой круг Ада стал самым милитаризированным. Посланцы князей готовились к объявлению войны, будучи в неведении, а Молох не спешил их разубеждать и питался трепетом, как в старые времена — подобострастием жрецов.

И угораздило Люциана надеть подвязки именно сегодня. В обычный день его приходится туда заталкивать или принуждать угрозами. А тут — сидит, понимаешь, хитро посматривает, будто испытывает на прочность. Молох и вправду чувствовал себя Танталом. И хочется, и колется, потому что уходить через полчаса после начала — пропустить стратегически важные сведения. Плевать на вежливость. Досидеть ещё минут двадцать, ударить кулаком по столу и подозвать к себе Люциашку. Зажать в углу и отругать за такой залихватский вид.

Всё равно не происходило ничего важного. Разве Молох что-то потеряет, если не увидит, как один из наглых выскочек докуривает элитную сигару? А другой — пытается не подавать вида, что у него под столом шлюха? Так себе совет. Можно было бы преподать урок хороших манер, но не хочется портить воздух количеством нестиранных штанов. Молох понимает, что такую зелень можно запугать любым резким движением. О чём думали князья тьмы? Главнокомандующий воспринимал это как глупую и весьма неудачную шутку каждый раз, когда приходил в ставку командования. Ничего. Понадобится что-нибудь на соседнем круге — он пришлёт какого-нибудь мелкого суккуба или бесёнка — и пусть развлекаются. Всё равно всю важную информацию ему добудет Слайз, и не придётся давиться опротивевшими сплетнями и смотреть на то, как молодняк красуется амбициями: у кого больше. Будь Молох даже моложе, он всё равно не воспринял бы их как достойных соперников.

Главком вновь опустил взгляд на бедро Люциана. М-м-м, подвязка… Сорвать бы к чертям галифе и взяться за неё губами. Почувствовать носом горячую кожу и на секунду потеряться в тягучих мыслях. Провести пальцами по мягоньким шрамам и вспомнить, с каким усердием он украшал ими тело генерала. Молох изучал глазами и совсем новые на лице Люциана, оставшиеся от когтей. Иногда и сам Моргенштерн задумчиво поглаживал их, когда думал. Продолговатые, глубокие. Самое интересное, что Люциан не высказал никакого упрёка и воспринял это как должное. Не то что бы Молоху хотелось, чтобы тот устроил истерику, но… О чем вообще этот генерал думает, когда гладит их? Вспоминает боль? Чувствует болезненную привязанность? Что?

Молох придвинулся и под столом протянул руку к колену Люциана. Тот повернул голову и прищурился, подперев голову, — стал ждать, хватит ли Молоха на большее. Двинется ли ладонь выше. Не прошло и минуты, как генерал почувствовал прикосновение пальцев к члену через грубую ткань. Молох решил бить Моргенштерна тем же оружием — провокацией. Как же будет неловко, если генерал вдруг смутится или резко решит выйти, прикрывая пах.

«Я тебя ненавижу», — с улыбкой и одними губами произнёс Моргенштерн, стараясь держать лицо перед советом.

«Как и я тебя», — одним взглядом дал понять главнокомандующий, пальцами обводя ореол головки.

Так Молох понял, что на Люциане под галифе, помимо пояса с чулками, ничего нет. Только подвязки, тянущиеся от середины бёдер до талии. Наверняка Моргенштерн знал, что из этого получится. Хитрый, хитрый ублюдок.

Конечно, главком уже никого не слушал — впивался взглядом в глаза Люциана и мысленно разрывал на нём одежду. Подавляемое желание выражалось в уменьшении способности долго держать человеческий облик. Главное не доводить ситуацию до состояния трещащей по швам одежды — жаль костюмчик.