Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда (СИ)

— Если я отрежу тебе руки, станет сложнее прятаться. Но ты же этого не хочешь? — терпеливо и благосклонно поинтересовался он. — Откройся. Чем дольше я смотрю на тебя, тем сильнее хочу кончить. Иначе мы так всю ночь пропыхтим.

— Всю ночь? — заинтересованно хмыкнул Моргенштерн. — Я не против.

— Всю ночь иметь тебя под хвост, — фыркнул Молох.

В отместку Люциан опять схватился за его рога. Главком добился чего хотел и поцеловал его одним языком.

Вообще, демоны почти никогда не занимались сексом, принимая истинный вид. Все гнались за гладкой и приятной кожей, отрицая свою природу. Рассчитывали уподобиться прекрасному Люциферу, но на деле — подражали людям, пусть и не признавали этого. Иметь демона в его настоящем виде — либо в высшей степени унизить, либо в той же степени поселиться в его душе. Если всё добровольно, то это подобно людскому оголению, в то время как весь секс до этого — самолюбование двух незнакомых масок. Чувства защищены очень надёжно, а без них — всё как слёзы человеку без кожи.

Люциан крепко держался за плечи Молоха и тихо стонал ему на ухо, ощущая невыносимый жар. Потные и запыхавшиеся, упивались друг другом. Со стороны это выглядело, как борьба двух самцов из хищного и жуткого животного мира. Чтобы у Люциана не находилось времени для воспоминаний о своём якобы уродстве, Молох регулярно целовал его одним языком. Хватало звонкого шлепка, чтобы Моргенштерн вздрагивал и тут же ближе прижимался к главнокомандующему.

Молох лёг подле Люциана позже обычного и чуть более уставший. Он насытился на тот случай, если в следующий раз Моргенштерн заупрямится открываться. Руки как-то сами оказались на его животе, и Молох почувствовал остатки не до конца разорвавшегося пояса.

Люциан приходил в себя медленно. Он не мог понять, почему Молох смог кончить в такого уродливого и совсем не симпатичного демона?

— Так с чего ты взял, что ты страшный? — тесно прижимаясь к генералу, поинтересовался главком.

— Да ерунда… История того не стоит.

— Я найду способ тебя разговорить, пусть и не сейчас, — промурчал главнокомандующий со знакомой садистской интонацией.

— Я никогда не занимался сексом… так, — тихо начал Люциан. — Как-то так сложилось, что я и отца в его настоящем облике не видел. Может, ты и прав, я слишком привык к такому, людскому виду. Демонический облик всегда считался чем-то не очень похвальным. Я только для драки становился собой. Козлиная морда никогда не ассоциировалась у меня с чем-то эротическим.

— Но мой облик тебе нравится, — заметил Молох.

— Ну, ты мощный, величественный, — хмыкнул генерал. — Тебе положено быть таким.

— А ты разве не величественный? Высшему демону тоже положено вселять страх и трепет.

— Если только какому-нибудь цирюльнику, когда он увидит эту бородку, — фыркнул Люциан, показав на свой подбородок. — Но мне приятно. Это очень странное чувство, когда можно открыть… и эту сторону своей жизни. Я никогда не видел и не встречал, чтобы демоны занимались сексом так.

— Я этому больше рад, — Молох языком провёл вблизи рога и пальцами оттянул основание хвоста демона. — Иначе бы разнёс голову этому умнику сразу, как узнал о нём. Я бы не стал жить с осознанием того, что кто-то овладевал тобой в таком виде.

Люциан вздрогнул и встрепенулся. Ощущения были очень странными. Никто не ласкал его так. Он почувствовал огромную близость с Молохом. Подвинулся чуть назад, поближе, и щекой потёрся о его плечо.

— Мне очень хочется назвать тебя своим мужчиной, — тихо произнёс Моргенштерн. — Но последний, кому я так сказал, оказался такой мразью, которая селится в сердце только затем, чтобы разорвать сердце изнутри.

— Ты о Раухе? — хмыкнул Молох. — Я разорвал его всего изнутри. Думаю, сочетание этих слов вполне вакантно. Назови меня так.

— Мо, — Люциан повернулся и посмотрел ему в глаза, — ты — мой любимый мужчина. Не знаю, как ещё сказать, но когда я тебя вижу, мне хочется сесть к тебе на колени и больше не слезать. И если ты когда-нибудь бросишь меня, я вырву твоё сердце и съем его. А потом стану самым одиноким на свете королём Ада или кем-то типа того.

Главнокомандующий помолчал несколько секунд.