— Не знаю, о чём вы, — посмеиваясь в кулак, прошептал Молох, за что получил от Люциана локтем в живот. Началась бы потасовка, если бы не присутствие матери генерала.
— Около полугода, — ответил с готовностью Моргенштерн.
— Вас благословили? Хоть кто-нибудь? — обеспокоенно спросила женщина.
Молох вопросительно посмотрел на Люциана: какого чёрта его должны благословлять? Да что себе позволяют эти демоны! Захотел — взял, и черта с два тут кого-то спрашивать. Благословение… Ерунда какая-то.
— Нет, — всё ещё смущаясь, ответил Люциан.
— Неси стул! Быстро! — велела она сыну, а потом повернулась к Молоху. — Будьте так любезны, пусть принесут риса и нож.
Молоха подкупила эта вежливость.
— К вашим услугам.
Хватило нескольких минут, чтобы обеспечить Анри всем необходимым. Она забралась на стул, чтобы стать на одном уровне с Молохом.
— Вы такой высокий, — кокетливо заметила женщина. — Такой широкий.
— Хоть кто-то оценил, — фыркнул Молох и посмотрел в сторону Люциана, который щёлкнул его по плечу пальцами.
— А теперь, пожалуйста, закройте глаза, — попросила Анри и сделала надрез на своей ладони. Кровью нарисовала знак на лбу Молоха, затем — Люциана. С нежностью посмотрела на обоих. И вскоре обсыпала их горстью риса.
— Асха-кари, — промурлыкала она на языке огня, что значило «благословляю в долгий путь».
Слуга, который с острым любопытством наблюдал за этим, стоял раскрыв рот. Молоху не понравилось такое вмешательство в его частную жизнь. Он посмотрел на слугу, и того тут же разорвало на части. Тело разлетелось на куски и обагрило весь кабинет. Люциан уткнулся лицом в ладони, точно уверенный, что всё пропало. Молох ухмылялся, довольный собой. Если Анри не убежит с визгами после такого зрелища, то, пожалуй, и можно было бы потерпеть и не один ритуал.
Но женщина и не собиралась убегать. Она посмотрела на кровь вокруг, а потом улыбнулась и немного похлопала Молоха по щекам.
— Вы такой милый! Можете звать меня «мамой»!
— Мама… — закатил глаза Люциан. Конечно, хорошо, что она была падка на всякого рода психопатов, но и… нехорошо.
— Не ты! — Анри потрепала сына по голове.
Молох подумал, что так воткнёт ещё одну булавку в общую подушечку для булавок под названием «Люциан».
— Мама! — как можно мягче произнёс Молох и обнял женщину.
Люциан ненадолго выпал из реальности, размышляя, на каком перекрёстке его жизнь свернула не туда.
— Я одного понять не могу… — пробормотал генерал. — Ты же была против того, чтобы я был с мужчинами, а теперь благословляешь нас.
— Ох, Люциан, — вздохнула женщина, не без помощи Молоха слезая со стула. — Я была против, потому что все твои прошлые пассии были откровенно жалкими. Правда. Без прикрас. Но узнав, что ты замужем за таким прекрасным демоном… Ох, лучшего я и не могла для тебя пожелать! — и обняла сына.
— Но он же чёртов садист и больной ублюдок…
Анри покачала головой и приложила палец к губам Люциана.
— Следи за языком, молодой человек!
«Вот-вот», — добавил бы Молох, но обошёлся одним взглядом. Люциан был готов разорвать его на куски. Дивное, дивное чувство. Именно с таким настроем надо тащить генерала в постель. Чтобы он хотел реванша, яростный, неистовый, упрямый. Вот он хочет что-то доказать, позволяешь ему немного, а затем — резко пресекаешь. И любуешься этой злостью в глазах. Моргенштерн сердито сопит, ожидая нового шанса, и потом вновь пытается отыграться. И пытается до тех пор, пока Молох не утолит свою телесную и душевную жажду по своенравному генералу.
========== Сардиния. ==========
Молох лежал в шезлонге возле небольшого домика и курил сигару. Скалы желтели под жарким средиземноморским солнцем. Где-то внизу тихо шипели волны, омывая небольшой пляж. Домик располагался совсем недалеко от маленького утёса, под которым тот находился. Казалось, если разбежаться и прыгнуть, то можно плюхнуться прямиком в воду. Молох много раз доказывал Люциану, какая это дурацкая затея, потому что тот не долетит и наверняка сломает себе шею. Он понимал, что генерал вряд ли его послушает, так что просто надеялся на его благоразумие.
На Сардинию главком прибыл не потому, что выбил себе отпуск. Отчасти поэтому, но главной причиной стало приглашение Анри Моргенштерн, матери Люциана, для которой остров являлся исторической родиной.
— Странно, — говорил тогда Молох. — Вы что же, получается, итальянка? И это недоразумение тоже? — главнокомандующий кивнул на Люциана, но без насмешки, так что это никто не воспринял как оскорбление.
— Ну, — смущенно улыбнулась Анри, собрав волосы под платок, чтобы ни один не попал в макароны, — здесь много католиков. Внешне я похожа на здешних итальянок, они принимают меня за свою. Perche no? — и пожала плечами, вернувшись к готовке.