Волшебник

Однажды в Санта-Монике на собрании немцев, большинство из которых были композиторами или музыкантами, Томас приметил композитора Арнольда Шёнберга, с которым был шапочно знаком. На сей раз у них состоялся короткий, но дружеский разговор.

Томас начал посещать мероприятия, на которых мог бывать Шёнберг. Из всех немецких музыкантов Шёнберг, по мнению Томаса, был самым значительным.

Придумав двенадцатитоновую систему, Шёнберг внедрил принцип атональности в академической музыке. Благодаря ему немецкая музыка фундаментально изменилась.

Томасу не хотелось сходиться с ним слишком близко или обсуждать с ним его труды, ему нравилось наблюдать за Шёнбергом со стороны. С самого начала знакомства Томас был почти уверен, ради чего он это делает.

Героем его романа должен был стать композитор, живший в Германии в двадцатые годы, который ради осуществления своих громадных амбиций подписал договор с темными силами. Томас уже видел очертания будущей книги. Рассказчиком станет некий Цейтблом, немецкий гуманист и друг знаменитого композитора. Цейтблом будет наблюдать, примечать, просеивать. Другой протагонист, сам композитор, задумывался непостижимой и мрачной фигурой. Он будет нести разрушение, а со временем обратится к саморазрушению. Знакомство с ним иссушит души тех, кто с ним рядом.

Томас улыбался при мысли, что мягкие небеса Калифорнии, чудесные утренние часы, когда можно завтракать прямо в саду, достаток и совершенная красота ничуть его не изменили. Скорее серые небеса, дождливые весны и длинные зимы, рассеянный свет реки Изар и непредсказуемая любекская погода выковали чувствительность столь несокрушимую, что даже длительное пребывание в раю не могло на нее повлиять. Читая его новый роман, никто и не заподозрит, что он когда-нибудь покидал Любек.

Томас и Катя каждый день следили за новостями, по утрам читая газеты, в обед и по вечерам слушая радио; Томас замечал, как зависит их настроение от побед или поражений. Когда страны «оси» одерживали победы на Восточном фронте, они впадали в уныние. Когда союзники бомбили Рур, Берлин или Гамбург, начинали робко надеяться на скорое завершение войны.

Письма и звонки от детей также влияли на их душевное состояние. Элизабет пристально следила за войной, особенно на итальянском фронте. Телефонные звонки от Моники, которая перебралась в Нью-Йорк, их смешили. Моника вечно жаловалась на домовладельцев и таксистов, но то, что она не упоминала о войне, было облегчением.

– Она сражается на своей маленькой войне, – говорила Катя.

Поскольку Михаэль не выказывал желания общаться, Катя начала звонить Грет, которая разрешала Фридо подойти к телефону и поговорить с дедом. Голо работал в Лондоне на немецкое подразделение американской радиовещательной службы. В отличие от неряшливых писем Эрики, которая исписывала витиеватыми каракулями весь лист до самого края, письма Голо поражали аккуратностью и методичностью. Клаус писал реже прочих. Порой казалось, что его письма написаны далеко за полночь, а многие предложения вымараны военной цензурой.

По телефону Агнес Мейер советовала Томасу в разговорах, даже частных, думать над каждым словом. В Вашингтоне были силы, которые стремились к полному разрушению Германии, желая уничтожить под корень немецкую промышленность и править страной от имени победивших союзников. Вскоре, говорила Агнес, вам придется выступить против них.

В декабре 1944 года Нелли приняла большую дозу таблеток, и Генрих обнаружил ее без сознания. Она умерла в карете «скорой помощи» по пути в больницу. Когда он нашел ее, говорил Генрих, Нелли лежала умиротворенная и прекрасная.

Немцы, жившие в Лос-Анджелесе, пришли на ее похороны, в том числе Брехт и Дёблин. Состоялась короткая поминальная служба, которую Генрих проплакал от начала до конца. Когда он собрался уходить, Томас сделал знак Кате, которая предложила отвезти Генриха в Пасифик-Палисейдс на автомобиле. После обеда Генрих полежал немного на диване, и они отвезли его домой.

После смерти Нелли Генрих мог говорить только о ней; она была самой доброй женщиной в мире, и никто на свете не заботился о нем так, как она.

– В Америке она не справилась, – сказал он. – Она не смогла справиться с Америкой.

Генрих признавался, что ему становится легче, когда он нюхает ее одежду или прикасается к ней, и что он ни за что не расстанется с вещами Нелли. По утрам он работал, остаток дня думал о Нелли. После ее смерти, говорил Генрих, все стало другим.

Генрих рассказал Томасу и Кате, что получил письмо от приятельницы, которая писала, что в это ужасное время хотела бы поселиться в хорошо вентилируемой гробнице, в мягком гробу с ночной лампой для чтения, и, самое главное, чтобы там не было никаких воспоминаний. Генрих с ней соглашался, но расставаться с воспоминаниями был не готов.