Волшебник

Еще год назад Томас не стал бы разжигать ее гнев, но впервые в жизни ему было нечего терять. Он был стар, и ему было некого удивлять, не с кем спорить. В письме другу, который возвращался в Германию, Томас написал, что не хочет, чтобы его кости покоились в бездушной земле Америки, которой он ничего не должен и которой нет до него дела, и он не возражает, чтобы это письмо перепечатали немецкие газеты. Томас улыбнулся при мысли, что ему потребовалось прожить семьдесят с лишним лет, чтобы наконец-то сказать правду.

А правда была такова: в Америке ему были не рады, да и сам он больше не находил здесь ничего, за что мог бы сражаться. Критика параноидальной американской подозрительности могла бы доставить ему моральное удовлетворение, но это была всего лишь поза, ничуть не лучше любой другой из тех, которые ему случалось принимать за долгую жизнь. Интересно, заставляли ли резкие высказывания просыпаться среди ночи Клауса с Генрихом в страхе, что кто-то раскроет их обман?

Двуличие стало темой его рассказа «Феликс Круль», написанного сорок лет назад. Когда он задумался о двуличии, его снова привлекла фигура Круля, который был мошенником и плутом, человеком сумасбродным и распущенным.

Если ему было дано сказать финальное слово о человеческой природе, почему бы не сделать это с юмором? Он комически заострит идею, что людям нельзя доверять, что каждый приукрашивает свою историю, смотря куда дует ветер, что человеческие жизни суть бесконечные и забавные попытки казаться лучше, чем мы есть. И в этом истинный дух человечества и его печаль.

Было решено, что они с Катей снова переселяются в Швейцарию.

Когда-то их решение было бы на первых полосах американских газет и репортеры толпились бы у крыльца в ожидании того, как он с важным видом изложит свои мотивы. Его призывали бы остаться, говорили бы о его вкладе в войну с фашизмом. Некогда Томас владел умами. Его известность длилась десять лет, а затем сошла на нет.

Канделябр, путешествовавший с ним из Любека в Мюнхен, оттуда в Швейцарию, Принстон и Калифорнию, снова упаковали в деревянный ящик и отправили в Швейцарию. Катя написала Жоржу Мочану, что они ищут дом неподалеку от Цюриха, желательно с видом на озеро.

Эрика восприняла эту новость с облегчением и даже не стала возражать, когда Катя заметила, что причиной очередного переезда вполне можно считать неспособность Эрики удовлетворить любопытство сотрудников ФБР.

– Мы делаем это ради тебя, – сказала Катя. – Но я не вижу благодарности.

– Оставайтесь, – возразила Эрика, – и ФБР придет за вами. Начнут расспрашивать вас о вашем браке.

– Я не выходила замуж за Одена, – сказала Катя.

Катя взглянула на Томаса, ничуть не боясь того, куда мог завести этот разговор.

– Мы будем рады, если ты присоединишься к нам в Швейцарии, – сказал Томас Эрике.

Поскольку Голо тоже решил покинуть Америку, там оставались только Элизабет и Михаэль. Когда Катя написала Элизабет о своих планах, Элизабет ответила, что нанесет им прощальный визит вместе с дочерями.

Когда их первый обед подходил к концу, Элизабет призналась, что Боргезе в Италии и что жить ему осталось недолго. Вскоре она поедет к нему. Он не хотел умирать в Америке.

– И что ты будешь делать? – спросила Катя, когда девочки отправились в кровать.

– Начну жизнь заново, – ответила Элизабет. – Так говорит Боргезе. Но я не знаю, как мне жить дальше.

– Ты останешься в Чикаго? – спросил Томас.

– Я могла бы поселиться в Италии. Девочки наполовину итальянки.

– Но что ты будешь там делать? – спросила Катя.

– Я не представляю жизнь без Боргезе. Я сломлена. Все мы потрясены. Диагноз не оставляет надежд. Боргезе вел себя мужественно. Не уверена, что мне хватит силы растить дочерей без него.

Катя обняла ее. Даже у Эрики в глазах блестели слезы.

– А как насчет наших телефонных разговоров? – спросил Томас.

– Я не представляю себя без них, – улыбнулась Элизабет. – Мы будем перезваниваться, как прежде. Кто еще расскажет вам о моей сестре Эрике и ее проделках?

Элизабет посмотрела на Эрику в ожидании ее реакции.

Дом и сад казались ему еще краше, поскольку Томас знал, что скоро ему предстоит их покинуть. Когда они с Катей провожали Элизабет с дочерями на Юнион-стейшн, Томаса поразило, что все вокруг – вывески, товары в витринах, открытые, расслабленные манеры персонала, волны жара, которые накатывали на них, когда они возвращались к автомобилю, – постепенно перемещаются в прошлое, которому не повториться.

Несколько раз ему хотелось предложить Эрике и Голо, чтобы они возвращались в Европу без них и устраивали жизнь по своему разумению, а они с Катей останутся доживать свой век под этим синим небом, в ожидании того, когда их гранат зацветет и принесет плоды.

Томас перемещался из комнаты в комнату, пока его лестница не стала лестницей призрака, а его кабинет – кабинетом, в котором трудился призрак. «Доктор Фаустус» будет вечно преследовать тех, кому суждено поселиться в этом доме, а звукам музыки, некогда звучавшим в залитой солнцем гостиной, – с каждым годом затихать, превращаясь в совершенную тишину, покуда не кончится время.