Волшебник Земноморья. Могилы Атуана. Том 1

Если Эстарриол с Иффиша и сдержал свое слово, сложив песню о первом подвиге Геда, то она до нас не дошла. Хотя в Восточном Просторе рассказывают одно предание о рыбацкой лодке, которая далеко-далеко от всех земель, посреди океана, над морской бездной вдруг села на мель. На Иффише утверждают, что в лодке был волшебник Эстарриол, но на Токе, где о нем никто не знает, говорят, что это случилось с двумя рыбаками, которых шторм занес далеко в Открытое Море. На Хольпе рассказывают, что те рыбаки были с их острова, добавляя при этом, будто им так и не удалось стащить лодку с отмели. Так, передавая историю от острова к острову, сказители изменяют имена героев, а также подробности и обстоятельства самого приключения. Известна еще «Песнь о Тени», но в ней остались лишь некоторые черты сходства с приключением, которое действительно произошло тогда с Гедом, — ведь в течение многих лет историю передавали из уст в уста, что-то забывая, а что-то сочиняя от себя. А в «Деяниях Геда» об этом плавании вообще ничего не говорится, равно как и о встрече героя с Тенью, а также и о других приключениях тех лет. «Песнь» начинается с того, как Гед, целый и невредимый, возвращается с Драконьих Островов, а затем в ней сразу говорится о приключениях волшебника с Кольцом Эррет-Акбе из Атуанских Могил. Одним словом, жизнь Геда достаточно известна лишь с того времени, как он, избранный Верховным Магом Земноморья, снова прибыл на остров Рок.

Могилы Ануана

—Домой, Тенар! Иди домой!

В глубокую долину спускались сумерки. Вот-вот должны были зацвести яблони, кое-где в тени ветвей уже сияли, как звездочки, распустившиеся до срока бело-розовые цветки. По междурядьям сада, по густой и влажной молодой траве бегала маленькая девочка, счастливая от переполнявшего ее чувства беспричинной радости. Она слышала, как ее позвали домой, но пробежала еще один круг, прежде чем направилась к дому. На пороге хижины, освещенная горящим в доме очагом, ее ждала мама. Женщина следила за девочкой: та приближалась к ней, подпрыгивая и пританцовывая, как пушок от семян чертополоха, который несет ветер над травой в тени яблонь.

Возле угла хижины, соскребая с мотыги налипшую землю, стоял отец. Он говорил матери:

— Ну чего ты так дрожишь над этим ребенком? Через месяц они явятся и заберут ее. Вот и весь разговор. Все равно, что похороним заживо. Зачем так привязываться к ней, коли все равно придется потерять? Нам от нее никакой пользы. Если б заплатили, тогда был бы хоть какой-нибудь прок. Но ведь не заплатят. Просто заберут — и делу конец.

Мать ничего не отвечала, она смотрела, как девочка, остановившись, сквозь деревья вглядывается в небо. Над высокими холмами и над садом просияла яркая звезда.

— Не наша она, — продолжал отец. — И никогда не была нашей с тех пор, как они заявились к нам и сказали, что быть ей Жрицей при Могилах. Ну почему ты никак не хочешь этого понять? — голос муж-чины был груб, в нем чувствовались и обида, и горечь. — У нас, кроме нее, еще четверо. Вот те — наши, они останутся здесь, а она — нет. Поэтому не надо так к ней льнуть. Пусть уходит!

— Когда придет срок, — сказала женщина, — я отдам ее.

И она наклонилась вперед, чтобы встретить девочку, которая подбегала к ней, топая по земле босыми белыми ножками.

Мать заключила малышку в объятия, нагнувшись к девочке, чтобы поцеловать черную как смоль головку. Белокурые волосы женщины отливали золотом в отсветах огня из хижины.

Отец остался во дворе, он стоял босой на холодной земле, и ясное весеннее небо быстро темнело у него над головой. Теперь, наедине, когда он мог дать себе волю, лицо его выражало горе — такое тупое, неистовое горе, что у него просто не было слов, чтобы излить его. Наконец и он, передернув плечами, вошел вслед за женой в хижину, освещенную очагом и звеневшую от детских голосов.

1. ПОГЛОЩЕННАЯ

Пронзительно протрубил и смолк рог. В наступившей вслед за этим тишине слышны были лишь звуки шагов, подчиняющихся единому ритму, который еле слышно отбивал барабан; его тихие, размеренно-медлительные удары напоминали биение огромного сердца. Кровля Престольной Палаты была в трещинах, а в одном месте между колоннами обвалилась целая плита каменного потолка и черепицы, сквозь эти отверстия в зал падали наискось неровные полосы солнечного света. После восхода солнца прошел всего час. Холодный воздух был неподвижен, засохшие листья растений, пробившихся между мраморными плитами пола, серебрились инеем и обламывались, когда жрицы задевали за них черными подолами своих одеяний.