Взрослея, она все забывала, даже свою мать, но при этом не осознавала, что теряет. Она принадлежала этому Селению, этим Могилам, принадлежала всегда. Лишь изредка, в длинные летние вечера, когда ей случалось взглянуть на иссохшие западные горы, которые в отсветах вечерней зари вдруг вспыхивали подобно золотистой львиной шкуре, она неожиданно припоминала огонь, горящий в очаге... да нет, горевший когда-то очень давно... и бросавший такие же странные золотистые отсветы. А за этим являлись воспоминания о том, как ее держали на руках — и это тоже было странно, потому что здесь никто не смел до нее дотрагиваться. Потом приходило еще одно воспоминание, очень приятное: нежный запах волос, только что вымытых и сполоснутых настоем шафрана, и вслед за этим — сами волосы, ее волосы, только длинные-предлинные. И еще одни, совсем другие, чудесные золотистые волосы цвета вечерней зари и огня в очаге. И это все, что осталось от прежней жизни.
Разумеется, она знала о себе гораздо больше, чем помнила, потому что девочке рассказывали всю ее историю. Когда ей было семь или восемь лет, и она впервые задумалась о том, кто она и почему все вокруг называют ее Архой, малышка пришла к своему попечителю Манану и потребовала:
— Расскажи мне, Манан, как я была избрана.
— Ох, малышка, ты уже все знаешь.
Действительно, она знала; высокая, худая жрица по имени Тхар спокойным, равнодушным голосом рассказывала ей об этом много раз, и девочка давно уже выучила наизусть свою историю.
Она ответила:
— Конечно же, знаю. Когда скончалась Жрица Могил, один месяц по лунному календарю творились погребальные и очистительные обряды. После этого жрицы и попечители Священного Селения отправились в путь, пересекли пустыню и начали свое великое странствие по градам и весям Атуана, всюду разыскивая и расспрашивая. Они искали новорожденное дитя, девочку, явившуюся в мир в ту самую ночь, когда отошла Жрица. Когда им удавалось найти такого младенца, они останавливались, выжидая и наблюдая. Ибо разыскиваемое дитя, здоровое и телом, и духом, подрастая не должно болеть ни рахитом, ни оспой, ни другими хворями; не подвергнуться порче и не ослепнуть. Когда же ребенок безупречно и беспорочно достигнет возраста пяти лет, тогда станет ясно, что тело его воистину есть тело почившей Жрицы. Тогда следует сообщить об этом ребенке Божественному Королю, который царствует в Авабате, а дитя доставить в Храм и наставлять в течение одного года. Когда пройдет год, девочку нужно привести в Престольную Палату, а ее имя отдать тем, кто отныне превратится в ее Господ — Безымянным Богам. Ибо она сама безымянная, их Жрица, которая Вечно Возрождается. Именно так все и произошло с тобой.
Она повторила слово в слово все, что рассказывала ей Тхар, а Арха ни разу не посмела выспросить у нее какие-нибудь подробности. Худая высокая жрица не была жестокой, но всегда оставалась ровной и холодной; она жила, подчиняясь неким железным правилам, и потому Арха испытывала перед нею благоговейный страх. Но она не боялась Манана, скорее наоборот — девочка давно уже наловчилась командовать им. Поэтому она повторила свое требование:
— А теперь ты расскажи, как я была избрана!
И он, уже не в первый раз, начал рассказывать:
— Отсюда мы вышли на третий день после новолуния и направились на северо-запад. Этот день был назначен потому, что прежняя Арха почила в третий день предыдущего месяца. Вначале мы пришли в Тенакбах, огромный город, хотя бывалые люди утверждают, что по сравнению с Авабатом он все равно, что блоха рядом с коровой. Но для меня и Тенакбах был достаточно велик: целых десять сотен домов! Оттуда мы направились в Гар. Но ни в одном из городов не нашли девочки, родившейся в третий день минувшего месяца; встречались мальчики, но мальчики, понимаешь, нам не нужны. Так мы добрались до холмистой местности к северу от Тара и начали обходить города и селения. Это мой родной край. Я родился там, среди холмов, где текут реки и зеленеют долины. Не то, что здесь, в пустыне.
Когда рассказ дошел до этого места, сиплый голос Манана стал каким-то чудным, а маленькие глазки совсем пропали среди складок лица. Сделав небольшую паузу, он продолжал: