Вот так шел «фильм Пуаре». Разница между его творениями для моды и для костюмированных балов, по сути, невелика. Устраивая переодевания в придуманные костюмы, Пуаре раздвигал границы моды – так осуществлялась его мечта. Но однажды этой мечте суждено было себя исчерпать. Звезда Пуаре угасала, а число кредиторов росло. Платья его пользовались успехом все меньше, а сам он считал себя обманутым и окруженным одними врагами.
В моде, как и в искусстве, если не развиваешься творчески, согласно с ритмом своей эпохи, – тебя обгонят другие. Кутюрье, не желающий признавать суровую реальность современной жизни, глубокий упадок, вызванный войной; не считающийся с тем обстоятельством, что многие женщины стали работать, был обречен уподобиться садовнику, который тщится в теплице оживить увядший на свежем воздухе цветок.
Пуаре считал, что все еще идет в авангарде моды, а на самом деле закат его уже наступил. Он открыто подвергал хуле современную архитектуру, лишенную каких-либо украшений, голые мосты без скульптур, функциональную эстетику вещей. Призывал громы небесные на головы неверных клиентов, скупердяев-закройщиков, других кутюрье, которые придумывали иную моду для современной клиентуры. В числе этих новых кутюрье были Пату[229]
и Шанель[230], а он вообще отказывал им в праве носить имя кутюрье и созидателя.«Фильм Пуаре» постепенно перешел в «случай Пуаре» – в самом деле трагический: ведь его битва против естественного хода времени не что иное, как сражение с ветряными мельницами. Однако до самых последних дней своей жизни, став настолько бедным, что приходилось выстаивать очередь за тарелкой бесплатного супа, он все равно продолжал играть роль короля без королевства. Нищий с амбициями императора, ожидающий, когда подданные одумаются и вернут ему трон.
Поль Пуаре, 1925
Кто знает, быть может, Пуаре, гениальный волшебник ушедшего от нас мира и поэт восхитительной моды, оказался пророком, сказав однажды: «Мы оставляли догорать огни, которым уже не суждено вспыхнуть вновь…»
Между двумя мировыми войнами
Короткий пролог в форме письма
Дорогой Жак, сегодня выпал первый снег и, как всегда в Париже, тут же превратился в грязь. Похолодало, мы дрожим от холода и с тревогой думаем обо всех вас, кто на фронте. Ты, кажется, обеспокоен судьбой наших дочерей и особенно их новыми интересами, их подготовкой к серьезной профессии. Ты их даже называешь суфражистками! Если бы ты знал, как они высмеивают феминизм – объявляют его устаревшим. А на самом деле просто наша настоящая, трудная жизнь заставляет их искать работу, вот и все. Но разве может дать им хоть какую-нибудь уверенность эта деятельная жизнь! Ты сам это поймешь, когда приедешь в отпуск. И не удивляйся, когда увидишь их в самый разгар войны модно одетыми, с макияжем на лице, в шелковых чулках и с маленькими, но оригинальными украшениями. Подумай только о безрадостной жизни молодых девушек до войны! Можно подумать, что на их долю выпало все то, что лишено хоть какого-нибудь очарования и привлекательности, эти безликие и мрачные платья, белье из жуткой ткани в полоску; а губная помада, пудра, украшения, все, что делает женщину соблазнительной, – все запрещено! Чему же удивляться, если на домашних вечеринках молодые люди смертельно скучали? Последнюю нашу фотографию, которую я тебе отослала, ты прозвал «Императрица Евгения с двумя молодыми придворными дамами». В самом деле, современная мода на костюмы с зауженной талией в жакетах и слишком длинными юбками очень напоминает одежду, которую носили при Второй империи. Но юбки все-таки несколько короче, так что из-под них видна обувь. От капризов моды можно и вправду сойти с ума! Чем выше поднимаются цены, тем реже купишь хорошую ткань, тем юбки становятся хуже! Мы их называем «кринолинами войны»! Ничего не поделаешь, цвета делаются мрачнее, даже проскальзывают какие-то военные мотивы в отделках платьев и в пуговицах для жакетов. Ну а шляпы! До такой степени перегружены всякими украшениями и такие высокие, что в это суровое время они выглядят слишком вызывающе!
Актриса Этель Кимстон, Чикаго, 1905
Дама в прогулочном костюме и шляпе, Париж, ок. 1910