После непродолжительной перепалки представителей богемы попросили удалиться и обдумать свою дальнейшую линию поведения, если, конечно, они планируют состоять в коммунистической партии. Оказавшись на улице, больше всех негодовал Луи Арагон, давно имевший претензии к зарвавшемуся каталонцу. Картины Дали становились все более патологически странными, и писатель был согласен с партийным боссом: этому безобразию необходимо положить конец.
– Больной ублюдок договорился до того, что плотски вожделеет Гитлера! – рявкнул Арагон. – Оказывается, Дали спит и видит обтянутую гимнастеркой покатую спину фюрера, и, представьте себе, жирная эта спина, перерезанная портупеей, точно лямкой от лифчика, вызывает у нашего каталонца желание обладать Гитлером, как женщиной!
Во время обличительной речи Андре Бретон развалившись сидел в кресле, потягивая красное вино и улыбаясь. Снисходительно взглянув на разгорячившегося приятеля, он осушил бокал до дна, с иронией проговорив:
– А как же усыпление разума? Погружение в страну грез? Конечно, досадно, что Сальвадору снятся такие похабные сны, но кто из нас властен над снами?
– Весь этот бред Дали несет с подачи Галы, желая шокировать публику!
– Гала умна и не станет провоцировать столь дурно пахнущего скандала, – отрицательно покачал головой Бретон.
Присмотревшись к Гале, неожиданно для всех Бретон изменил свое мнение о ней, проникнувшись глубоким уважением к коммерческой жилке мадам Элюар. Когда контракт с очередным перекупщиком картин каталонца подошел к концу и стало понятно, что продлевать его никто не собирается, предприимчивая женщина отправилась к одному из поклонников художника и предложила создать фонд Дали. Принимая визитершу в своей парижской квартире, граф Жан-Луи Фосиньи-Люсанж с удивлением слушал на редкость практичный проект, который мог бы обеспечить одиозному художнику безбедную жизнь и возможность для творчества.