Воображение мира

Да и по другой причине человечество в своем стремлении выжить должно обратить внимание на еврейский народ. Ибо, так или иначе, евреи обладают наиболее успешным, хотя и трагическим опытом выживания на протяжении тысячелетий. В свете этого формулируется задача иудаизма: подобно тому, как когда-то Израиль стал колыбелью западной цивилизации, в будущем он должен стать ее оплотом. Разумеется, впереди у евреев путь, полный терний, но уникальность их положения такова, что у Всевышнего попросту нет выбора, кого нанимать на эту специфическую работу. Тейяр де Шарден именно на этом основывал критику Фомы Аквинского, считая, что спасение коллективного субъекта, представляющего собой целостный организм и обладающего единым разумом, должно быть описано теологией.

Но вернемся к истокам. Что предлагал Иешуа евреям и угнетающему их Риму? Он предлагал себя. И вместе с собой ни много ни мало – Бога Авраама, Ицхака и Иакова. Величина дара огромная, и необходимо было сделать так, чтобы каждый смог унести его, этот дар, с собой.

Предложение Иешуа было выгодным для каждого. Не требуя ничего материального взамен бесценной и тоже нематериальной награды, его учение, по сути, явилось преображением мира предметов в мир смысла. Некоей первичной «оцифровкой» существенности, ее «фазовым переходом» в новое агрегатное состояние. Таков был еще один шаг в глубину воображения.

При этом вместе с исчезнувшим Иешуа (воскресшим, превратившимся не в идею – в тайну

– sic!) новообращенные принимали нечто невероятное: наследие веры в Бога Израиля, Творца Вселенной. Из ближневосточного местечка вышел в свет не только наш чудесный мальчик, но Господь – Бог немногочисленного народа, точней, его, народа, представление о Боге. Подобно тому, как, скажем, Иегуди Менухин принес в мир не только личную известность, свое имя, – но и вселенский дух музыки. Эта метафора только на первый взгляд грубовата, на самом деле в ней есть особенная точность.

У евреев, конечно, вера и так была. Но надвинувшаяся угроза уничтожения народа и вместе с ним Бога делали ценность предложенной спасательной операции огромной. Неевреи же видели в Иешуа вместилище огромного опыта существования народа, труда выживания коллективного сознания, одновременно сплотившегося вокруг текста и охраняемого им – самой надежной крепостью, какую только можно вообразить в мире, созданном словами, в том числе и словами генома. Это было первое предложение опыта, едва ли не главного продукта цивилизации новой эпохи.

Идея новой веры была одновременно и проста и грандиозна. Проблема устремленности в будущее, замены противостояния эволюционному отбору сотрудничеством с ним, решалась за счет облегчения груза имущества, которое необходимо было унести с собой, когда история грозила рухнуть под собственным весом. Тяжесть заменялась смыслом: ландшафт, дома, утварь, земельные наделы, небо, звезды – письменными принадлежностями, свитками и устной речью.

Этот «фазовый переход» можно и важно рассмотреть в терминах экономики и теории информации. Несомненно, такой ракурс откроет особенный смысл происшедшего в момент формирования новой религии. На поверхности лежит то, что первым достижением эпохи стало распространение имени Бога Израиля, неведомое до того никому, кроме немногочисленной группы ближневосточных племен, объединенных системой ритуальных действий, жестко привязанных к Иерусалиму. Храм этого города был необходимым условием существования иудаизма, венцом его физического мира: обетованной земли, жертв, стекающихся со всех сторон паломников, их помыслов, надежд, веры. В результате все это было спасено от превращения в прах переводом в сознание, воображение.

Такая «возгонка» окажется менее сомнительной, если мы вспомним, что мир сейчас находится в похожей фазе замены вещей числами и образами, ознаменованной появлением термина «цифровая экономика». Ибо человечество все чаще признает, что тождество Вселенной и сознания – не поэтическая метафора. И начальная часть этой траектории встречного сближения сознания и Вселенной – благодаря эволюции и разума, и мироздания – пришлась на тот момент, когда естественный отбор в лице Римской империи нанес последний сокрушительный удар по материальной основе мифа, веками объединявшего еврейский народ.

Для чего и была «сочинена» история, евангелический рассказ, предназначенный для жизни вечной в качестве тайны в ауре понимания. Хотелось бы когда-нибудь прочесть исследование, которым, вероятно, кому-нибудь приходило в голову заняться: каков механизм, приемы творческой деятельности тайны в Евангельских повествованиях.