Вопль археоптерикса

Слышно было, как в темноте штурман счастливо шуршит к воде. Тут меня осенило, взял обе кобуры и закинул на соседнюю араукарию. Не доберется, не в той кондиции вражина. Меня прямо распирало от радости, что сейчас плюхнусь в эту теплую лужу. Взглянул на винтовку, которую давно уже прикрутили к носилкам с целью их укрепления. Не распутает и за час своими дрожащими руками.

В воду. Песок узкого пляжика, протянувшегося вдоль кромки леса, прохладный. Здесь, у берега, мелковато, нырнешь – головой в дно войдешь. Я перемахнул озеро на три раза, слышу, в темноте Алешка где-то вынырнул, отплевывается. Но на поверхности быть долго местные истребители не дают. Едва покажешься, он шлеп в щеку или в шею, присасывается намертво, отваливается только сытым или дохлым. Однако я назло всем врагам заплыл на середину, руки раскинул и уставился в небо. Как в детстве, ночью всегда уходили на озеро звезды смотреть. Ляжешь вот так, а небо тебя куполом звездным будто накроет. Но хватило меня минуты на две, и я ушел на глубину.

– Выходим? – вынырнул я свечкой на поверхность и опять плюхнулся в теплую воду.

– Выходим, – гулко раздался голос Алешки из темноты от другого берега.

Я чуть не наткнулся на фрица. Он сидел на отмели, по пояс в воде, прямо в форме, просто сидел.

– Тоже мыться полез, что ли? Или топиться? И не дополз, – чертыхнулся Алешка из-за спины.

Я отправил его на елку за оружием, а сам упаковал фрица на носилки. Он даже и не сопротивлялся, похоже, на этот марш-бросок к озеру у него ушли все силы.

Собрались и пошли дальше, Алешка теперь впереди встал. С носилок капала вода. Вскоре надвинулся светлым пятном «ланкастер». В привычную, взревывающую на разные дикие голоса тишину вклинился Галюченко:

– Да ведь уже никакой мочи нет ждать!

Он вынырнул из темноты с горящим поленом в руке и сразу оказался перед носилками.

– Ох ты ж… – выразился тихо и непечатно Петр Иваныч. Рядом с ним уже стояли Проша и Константин. – Ребята, не суетись, – сказал он и покачал головой. – Так это что же получается, может, кто-то из его приятелей нам фюзеляж в дуршлаг превратил, форма-то летная, а его на носилках несут? Наши его на землю опустили, как понимаю. Истребители или зенитчики. А вдруг кто из эскадрильи, из своих экипажей – шкасом? Долетался голубец.

– Расстрелять гада, разрешите, товарищ капитан! – Костя крутанулся в сторону «ланкастера».

– Отставить, Константин, – сказал я.

Все пять пар глаз уставились на меня – немец тоже. Я видел, как он смотрел, лежа в люльке, скрестив руки на груди. Мертвец и мертвец. Очухался, похоже, после купания. Или сообразил, что судьба его решается. Страха в его глазах не было, мертвый взгляд, но и странное было в нем. Интерес. И тут я понял – он на «ланкастер» за моей спиной смотрит. Запутался, наверное, русские или англичане перед ним или и те и другие. Интересно ему. Мне вот интересно, что бы ты сделал, если бы я к тебе в руки попал.

Мы с Алексеем выгрузили фрица у дерева. Тот ткнулся лбом в землю, потом все-таки выправился и кое-как сел.

– Не думаю, что он бы с нами церемонился, – сказал Константин.

– У нас нет задачи действовать, как он, – ответил я, не обращаясь ни к кому, потом посмотрел по очереди на каждого. – Если удастся быстро выбраться, сдадим командованию. Про ПВО Берлина он должен много интересного знать. Если не удастся, будем решать по ситуации. Он бы, может, и не церемонился, Костя, но он – это он, а мы – это мы.

Радист промолчал, просто ушел к костру. Проша некоторое время стоял рядом, потом растерянно покачал головой:

– Подумал – раз не расстреливать, значит, надо покормить. Мороз по коже.

– Надо! Покормить надо, – громко сказал Алексей, словно стараясь разогнать тяжелый осадок от разговора. – Весь день тащили, жара, воды поцедишь и дальше, вроде бы и есть неохота. А сейчас чувствую, живот подвело. Поесть-то хоть дадите?

– А ты покатай там, в углях, – ответил бортстрелок, – еще горячие должны быть. Курицы, значит, сегодня и куски от морской улитки. Константин на рыбалку ходил, на море. Рыбы нет, одни раковины, моллюски, говорит Проша. Да зверюги неохватные, которые и рыбой-то не назовешь. Тебя вместе с удочкой, лодкой и гарпуном проглотит, с чем придешь, с тем и проглотит. По другую сторону стены ходил от вас, коса эта далеко в море и под водой тянется, Костя сплавал. Совсем с ума сошел – к гадам морским лезть.

Галюченко говорил, а сам старался на немца не смотреть. Будто не было его. А немец смотрел на нас, то на Алешку, то на Прошу, то на Галюченко. Взгляд его заметно менялся. Проше доставался небрежный взгляд, вскользь. А зря, фриц, зря, он тебя один тут пожалел.

– Свяжи ты его на ночь, Петр Иваныч, от греха подальше. А утром разберемся, – сказал я.

– Свяжу, надо связать, иначе как, иначе нельзя. Враг – он и есть враг, ты к нему спиной, а он тебе в спину хрясь нож, – ответил Галюченко.

– Нога-то твоя болит?

– Ничего, бывало и хуже, – рассмеялся он и захромал к «ланкастеру».