Вопль археоптерикса

Я вытащил письмо – мелкий почерк, написано по-немецки, ничего не понятно, конечно. И фотокарточка – четыре эсэсовца в полевой форме, изба с вывеской. Изба-то наша, а вывеска четкая, ровная, немецкая. И сбоку виселица – человек на ней и еще один чуть-чуть виден, рамкой кадра обрезан. Тошно, сразу жалость вся слетела к этому полудохлому фрицу, к погани фашистской. Перевернул снимок, на обратной стороне надпись: то ли Дитриху от Лаута Ф., то ли Лауту Ф. от Дитриха – поди разбери, да и разбирать не хочется. Но я взял себя в руки:

– Подписано Дитриху от Лаута Ф.

– Так, может, другим именем назвался, – сказал Петр Иванович, взяв снимок, наклонился к огню. Лицо борт-стрелка стало жестким.

Он подошел к фрицу, протянул ему фотографию, подержал, перевернул. Тот поднял на него глаза. Скрестил руки перед собой:

– Dietrich starb. Beim Absturz[5].

Тут фриц взмахнул рукой и изобразил пикирующий самолет, воткнул ладонь со сжатыми жестко пальцами в землю. Потом схватился ладонями за лицо и принялся раскачиваться.

– При посадке, стало быть, разбился Дитрих этот, – догадался штурман.

– Нашли кого спросить. Да какая разница, – сказал Костя сквозь зубы. – Пришел на нашу землю – получай.

«Пришел на нашу землю – получай!» Я уставился на сцепленные в замок руки. Хотелось плюнуть на все и убраться куда-нибудь в чащу, в дебри эти меловые или юрские. Окопаться, занять круговую оборону, чтобы никто не лез… Почему я должен это решать? Будь мы там, на родине, было бы все просто и понятно. В бою. Так нет ведь! Занесло к черту на кулички, да еще и немца для развлечения подбросило. Не знал я, что сказать. Выходит, говорил до этого, распространялся… все зря. Не знаю, как объяснить. И радист прав, сил нет даже думать о том, что творится там, дома. Но и душа не лежала – полудохлого пускать в расход.

Вслух медленно сказал, гася злость, подкатившую опять к глотке:

– Отставить «пришел – получай», самосуда не будет. Одно дело – в бою, врага, другое дело – вот так, в мирное время. А здесь время мирное. Здесь законы другие. А по законам мирного времени суд полагается и сбор доказательств. Ты, Костя, остынь, – я посмотрел в его сторону, он уставился, прищурясь, будто цену каждому моему слову высчитывал, – нам, может так случиться, навек здесь остаться придется.

– Да понял я, товарищ капитан, – отвернулся Костя и вдруг расхохотался: – Чую, вот немку мне легче было бы во всех грехах простить, чем немца, чтобы, значит, навек здесь остаться.

– Ну-у… – протянул я, чувствуя, как теплеет на душе от его дурацких слов в самый ответственный, можно сказать, момент.

– Баранки гну, капитан, что замолчал-то? – силясь быть серьезным, сказал штурман.

Посмеялись. Не очень весело, правда, посмеялись. Случается так, смех, когда смеяться нечему, сквозь слезы называется. Нет, рыдать никто, судя по этим упрямым рожам, заросшими бородами, не собирался. Но сидит вот фриц в крови, экипаж дружный, отличный экипаж, идет вразнос из-за этого фрица, «ланкастер» тащить надо, выжить тоже не мешало бы в этих джунглях, и не знаешь, получится или не получится. Ходишь, делаешь вид, что все по плану, говоришь об этом настырно, как я сегодня – Прохору, и понимаешь, что иначе не можешь, и он ведь понимает, что я должен это говорить. И опять смеемся. С тоской во взгляде, потому что все все знают, понимают, молчат, да, иногда прорывается…

– Фрица звать Юргеном. Пока он по-человечьи с нами, и разговор с ним будет человечий, а дальше жизнь покажет. Руки нам нужны, очень нужны, – сказал я, когда смех затих, и сам я кое-как ржать перестал, и на душе полегчало. Фашист на меня глаза вскинул. – Иди, Юрген, в умывальник.

Я ему рукой махнул в сторону бадейки с водой. Юрген, ни на кого не глядя, поднялся, пошел.

Глава 33

Самая гигантская рыбалка

Несмотря на произошедшее, все упали спать как убитые. Так бывает, злость – она улыбкой хорошо гасится. Посмеялись, и вроде бы отпустило, даже какая-то апатия навалилась. Не осталось сил больше ни что-то обсуждать, рассуждать, ругаться, а тем более разглядывать добычу, которую притащили с «юнкерса» штурман с радистом. Вспомнил я про их груз только утром и сразу начал выбираться из «ланкастера», чтобы посмотреть.

Все три парашюта, два ножа, топор, фляжки, две куртки. Зачем тащили? Хотя правы ребята, немца к нам доставить надо, а взлетим, в рубахе своей он уже на трех тысячах в сосульку превратится… к тому же ветошь не помешает, на заплатку для штанов парашют резать, что ли… Вот же местность – тряпку простую взять негде. А это что такое? Аптечка! Еще бы разобраться в надписях, ну, да прижмет, – разберемся. Чемодан с инструментом – отлично… Два плексигласовых окна?! Надо же, хорошо, что снять их удалось. Винты у нас в раме до сих пор торчат, прикрутим. Подогнать бы только – изгиб не тот. Жаль, фонарь у «юнкерса» меньше, подумать придется, но лучше с такими стеклами, чем без них.

– Готово! – крикнул Алексей.