Вор весны

— Моя мать зачала Ареса сто пятьдесят лет назад. Он также сын предыдущего Аида. Она готовила его к этой роли. Не думаю, что она планировала иметь еще одного ребенка, особенно с ним, но он, по-видимому, «магнетически притягательным».

— Как жаль, что это не передается по наследству…

Он не смеется.

— Не думаю, что она родила бы меня, но поскольку дети фэйри так редки — незаконно прерывать их рождение или скрывать их после рождения.

— Да, для нее это отстой, но, очевидно, я очень рада, что ты здесь.

Над этим он тоже не смеется.

— Моя мать не совсем понимала, что со мной делать. Она очень любит планировать, и я не вписывался ни в один из ее планов. Мое детство было не особо счастливым.

— А что насчет… твоего отца?

— Я едва его знал. Как и многие из нашего вида, он не особо интересовался детьми и не знал, как с ними разговаривать. С возрастом стало немного лучше, но…

— Он умер.

— Да.

— Кто… что случилось?

— Точно не знаю. Об был ранен, о чем Эметрия каким-то узнала первой и перетащила меня на свою сторону. Было… много крови. Эметрия — хороший целитель. Я уверен… я думаю, возможно, она спасла бы его. Но вместо этого они переговорили, и она сказала, что не может позволить ему рисковать тем, что Зерон — бывший Арес — унаследует корону. Зерон уже был отмечен. И единственным способом быстро снять метку… было убить его. Поэтому они оба попросили меня сделать это.

— Ты его не убивал. Кто бы его ни ранил…

— Но я этого не знаю. Не знаю, мог ли он выжить, не знаю, кто отдал приказ нападать — возможно, Валериан. Мама. Арес. Может, даже Эметрия. Не понимаю, как она узнала об этом раньше остальных, почему решила забрать меня в первую очередь…

— Я говорила с ней прошлой ночью, — говорю я ему. — Она сказала мне, что сделала это, чтобы защитить тебя.

Он смотрит на меня, глаза блестят, переваривая правду ее слов.

— Полагаю, это возможно, но не может быть ее единственной причиной, — мгновение он внимательно меня разглядывает. — О чем еще вы с Эметрией говорили?

— Только о тебе. Кстати, она знает, что я не зачарована.

— Надеюсь, это ее радует.

Не знаю, почему это так, но я думаю о том, что сказала ранее, о том, что желание произвести впечатление на своих родителей никогда по-настоящему не покидает нас. Интересно, хочет ли он произвести на нее впечатление, никогда ли у него не получится произвести впечатление на Зеру.

— Других… девушек, которых приводил сюда, ты очаровывал, да? Твой брат сказал, что ты не очень силен в чарах, что они постоянно соскальзывают… но это было очарование внутри очарования, так ведь? Ты заставлял их казаться напуганными, хотя ничего им не делал.

Он улыбается.

— А ты все лучше.

— Это умный способ завоевать ужасающую репутацию.

— Ты забываешь, что я приводил их сюда против воли.

— Чтобы спасти их от чего-то худшего?

— В большинстве случаев.

— А после очаровывал их богатством, драгоценностями или бесплатными пропусками в университет?

— Что-то в этом роде.

Я качаю головой.

— Я не понимаю. Почему ты так решительно изображаешь из себя плохого парня?

Он протягивает руки.

— Потому что мне очень идет черный.

Я поднимаю бровь.

— Хорошо. Я не хочу, чтобы ты разочаровалась во мне. Полагаю, чем хуже я нарисую картину, тем меньше ты будешь разочарована, когда узнаешь нечто уродливое.

— Не думаю, что ты когда-нибудь сможешь разочаровать меня, — говорю я, даже когда в моей голове мелькает умоляющая женщина-фэйри.

Он отводит взгляд.

— Когда… впервые принимаешь мантию одного из членов Высшего Двора, как правило, обнаруживаешь, что с самого начала твои силы немного нестабильны. Они грубые и необузданные. У меня никогда раньше не было настоящей силы, и рядом не было никого, кто мог бы научить меня ею пользоваться. Я уничтожил первых воров, с которыми столкнулся, разрисовал стены их останками в назидание другим.

У меня сводит живот.

— Не так уж мило, верно? — он продолжает, заметив что-то на моем лице. — Это не единичный случай, тем более, что… изначально здесь были и другие фэйри. Со двора ночи. Одна из них пыталась убить меня, и ее я тоже уничтожил, хотя она молила меня о пощаде. Эметрия видела. После смерти моего отца между нами были напряженные отношения, но тогда она смотрела на меня как на монстра. Я позволил ей думать, что мне это понравилось.

— Но… почему?

— Потому, что проще не заботиться о людях, и для меня безопаснее, если все будут думать, что у меня нет ни морали, ни слабостей, ни возможности поддаться влиянию… — он слегка касается моей щеки, а затем пытается отстраниться.

Я хватаю его за руку.

— Может, и проще, — говорю я. — Но более одиноко, верно?

— Да, — соглашается он. — Определенно.