Вор весны

— В любом случае, я подумал… что ж, дам тебе посмотреть.

Он открывает двери, и на меня тут же налетает ветерок, кусая мою обнаженную кожу. Меня встречает белый покров.

Я переступаю порог. Я — Люси, роющаяся в шкафу, ребенок, заблудившийся в стране фэйри. Все укрыто идеальным рыхлым снегом, все деревья покрыты сверкающим белым льдом. Все, кроме ели в центре.

Мои шаги хрустят по лесному покрову, и я крадусь вперед в полном изумлении.

— Я подумал, у тебя, наверное, никогда раньше не было белого Рождества, — говорит Аид. — Так что, надеюсь, это не…

Он останавливается, когда видит мое лицо. Я знаю, что мои глаза блестят. Я могла бы солгать ему и сказать, что это из-за холода, но это не так. Все из-за чистой красоты вокруг и того факта, что это он приложил усилия. Все это — ради меня.

Мои пальцы скользят по ветвям деревьев, руку осыпает мягкий снег. Это самое великолепное очарование из всех, которые я когда-либо видела.

— Мне очень жаль, если я что-то неправильно понял. Я могу в мгновение ока заставить все это исчезнуть…

Он поднимает пальцы, но я протягиваю руку, чтобы остановить его.

— Нет, нет. Все идеально

.

— Тогда, слезы…

— Оказывается, люди могут плакать из-за того, что что-то настолько красиво. Ты знал?

— Да. Знаешь, у фэйри нет иммунитета к красоте. Можно подумать, что мы привыкли к ней, но это не так.

Он встряхивает своей прекрасной копной темных шелковистых волос, и, клянусь, он действительно блестит.

Ненавижу это. Глупый, красивый мальчик.

— Ты когда-нибудь плакал потому, что что-то было просто слишком красивым? — спрашиваю я. Я ожидаю, что он отшутится чем-то вроде «каждый день, когда смотрю в зеркало», но его следующие слова пугают меня.

— Нет, — говорит он, — но я плакал от желания, чтобы было что-то подобное.

За выражением его лица скрывается тихая печаль, и я думаю обо всех тех случаях, когда он избегал говорить о любви или отказывался рассказывать мне о своем первом поцелуе. Была и еще одна рана, не связанная с его матерью и предательством Эметрии. Более простая, но столь же жестокая, и я знаю, что лучше не совать нос в чужие дела.

Я поворачиваюсь к дереву посередине, тому, что безо льда.

— Ты пропустил одно.

Он криво усмехается.

— Подумал, может, ты захочешь украсить его.

— Я?

— Ну, мы вдвоем. Только если ты хочешь.

— Оно огромно!

— У нас весь день впереди.

— Чем мы будем его украшать?

Он щелкает пальцами. В воздухе материализуется деревянный сундук. Он опускает его на землю, откидывая верх. В слабом голубом рассвете сияют безделушки из чистого света. Маленькие трепещущие крылатые создания, гигантские сверкающие снежинки, излучающие холод. Свечи, горящие искусственным огнем.

Но ничто не выглядит фальшивым. Все выглядит удивительно, невероятно реальным.

— Я… я все сделал правильно? — спрашивает он. — Я могу наколдовать тебе все, что ты захочешь…

— Нет, они совершенны.

Ты совершенен.

Он улыбается, и это та странная, честная, таинственная улыбка, не жестокая, не кривая, не дразнящая. Он выглядит немного смущенным из-за того, что вообще улыбается, и отворачивается, чтобы приняться за украшение. Мелкие снежинки кружатся на ветру, цепляясь за его черные волосы и длинные ресницы и исчезая на его невероятно длинных пальцах.

Псы вырываются на поляну, носятся по земле, ловя снежинки, прежде чем бросится на своего хозяина. Аид валится наземь, облизанный донельзя тремя слюнявыми мордами. Он смеется, глубоко и звонко, отпихивая их от себя в ближайший сугроб, и сам ведет себя почти как щенок.

Я думала, это жестокий поворот судьбы, что он так красив, думала, несправедливо отдавать меня на милость кого-то столь изысканного, но хуже, чем ему физическое совершенство то, что он добрый и хороший. Хуже всего знать, что мне нравится не только его лицо, но и он сам. Он может быть отвратительным монстром, а мое сердце продолжает трепетать всякий раз, когда я слышу, как он входит, я все еще чувствую, как мои внутренности наполняются легкость, когда он смотрит на меня.

О нет, он мне правда, правда нравится.

Он видит, что я смотрю на него, и ухмыляется.

— О чем ты думаешь?

Никогда еще я не была так благодарна за свою способность лгать.

— О том, что ты создаешь прекрасные иллюзии, Лорд Ночи.

Такие прекрасные, что я в них верю.

Он улыбается мне.

— Я был невероятно вдохновлен.

На украшение елки уходят часы, ведь она такая большая, и я долго любуюсь каждой деталью, прежде чем вешать ее на ветки. Мы украсили ее жемчужными бусинами, золотыми лентами, блестящими сосульками и снежинками. Вся поляна лучится мягким светом и льдисто-голубыми бабочками, созданными из инея, воздух, исполненный звездным мерцанием, становится осязаемым.

Это больше, чем волшебство. Больше, чем совершенство.

Где-то звучит музыка, похожая на гимн, тихая и далекая, неразборчивая, точно шепот. Она несет в себе воспоминания о сезоне, не давая мне скучать по песням за роялем. Не давая мне скучать по кому бы то ни было.

Я не чувствую себя одинокой.

— Ангел или звезда?