Вор времени

– Я подумал, что это за похожий на монаха лысый старик? – сказал мужчина, подставляя бутылку под луч света и внимательно осматривая ее. – На спине штуковина заводная, а по пятам беда лихая. Хочешь чашку чая? Чайник уже на плите. У меня есть ячье масло.

– Ячье? Я все еще в Анк-Морпорке?

Лю-Цзе опустил взгляд на висевшие рядом черпаки. Мужчина по-прежнему не оборачивался.

– Гм. Интересный вопрос, – произнес мойщик бутылок. – Можно сказать, ты отчасти в Анк-Морпорке. А ячьего молока не желаешь? У меня есть молоко коровы, козы, овцы, верблюдицы, ламы, лошади, кошки, собаки, дельфина, кита или аллигатора. На любой вкус.

– Что? Но аллигаторы не дают молока! – воскликнул Лю-Цзе, хватаясь за самый большой черпак.

Тот совершенно бесшумно снялся с крючка.

– А я и не говорю, что получить его было легко. Метельщик крепко сжал в руке черпак.

– Что это за комната, приятель?

– Ты в… маслобойне.

Мужчина у мойки произнес последнее слово так, словно оно было синонимом замка ужасов, сунул очередную бутылку в подставку для сушки и, по-прежнему стоя спиной к Лю-Цзе, поднял руку. Все пальцы были сжаты, за исключением среднего.

– Знаешь, что это значит, монах? – спросил он.

– Не слишком-то дружелюбный жест, приятель. Ручка тяжелого черпака уютно лежала в ладони.

Лю-Цзе приходилось пользоваться и менее удобным оружием.

– О, весьма поверхностное толкование. Ты ведь пожилой человек, монах. Я вижу на тебе бремя веков. Скажи, что это значит, и поймешь, кто я такой.

В прохладной маслобойне стало еще холоднее.

– Твой средний палец? – попытался угадать Лю-Цзе.

– Фу, – откликнулся мужчина.

– Фу?

– Да, фу! У тебя же есть мозги, используй их.

– Послушай, весьма признателен тебе за то, что…

– Тебе доступны тайные знания, которые все так настойчиво пытаются обрести. – Мойщик бутылок чуток помолчал. – Более того, я даже подозреваю, что тебе доступны явные знания, спрятанные на самом виду, которые практически никто обрести не пытается. Так кто я такой?

Лю-Цзе уставился на одинокий палец. Стены маслобойни потускнели. Холод стал еще более ощутимым.

Мозг бешено заработал, и библиотекарь воспоминаний взял дело в свои руки.

Он попал в ненормальное место, значит, и человек не был нормальным. Палец. Один палец. Один из пяти на… Один из пяти. Один из Пяти

. Некие смутные воспоминания о древней легенде отчаянно засигналили ему.

Пять минус один – четыре.

Пятый лишний.

Лю-Цзе аккуратно повесил черпак на крючок.

– Пятый Лишний, – сказал он. – Пятый из Четырех.

– Наконец-то. Вижу, ты получил хорошее образование.

– Ты был… ты тот, кто ушел прежде, чем они стали знаменитыми?

– Да.

– Но… мы в маслобойне, и ты моешь бутылки!

– Ну и что? Должен же я хоть чем-нибудь заниматься.

– Но… ты был Пятым Всадником Абокралипсиса! – воскликнул Лю-Цзе.

– Готов поспорить, ты не помнишь, как меня зовут.

Лю-Цзе задумался.

– Да. Не припоминаю, чтобы я когда-либо слышал твое имя.

Пятый Всадник медленно повернулся к нему лицом. У него были черные глаза. Абсолютно черные. Блестящие и черные, совершенно без белков.

– Меня зовут… – промолвил Пятый Всадник. – Меня зовут…

– Как?

– Меня зовут Ронни.

Безвременье разрасталось как лед. Волны замерзали на море. Птицы оказались пришпиленными к небу. Весь мир замер.

Но не стих. Постоянно был слышен звук, словно кто-то проводил пальцем по краю очень большого бокала.

– Пошли, – велела Сьюзен.

– Ты слышишь? – спросил, останавливаясь, Лобсанг.

– Да, но нам-то…

Внезапно она толкнула Лобсанга в тень. Посреди улицы вдруг возник серый балахон Аудитора. Он начал вращаться, и воздух вокруг него мигом наполнился пылью, которая очень скоро превратилась в вертящийся цилиндр, который, в свою очередь, превратился в нечто похожее на нетвердо стоявшего на ногах человека.

Существо качнулось взад-вперед, медленно подняло руки, осмотрело их со всех сторон, а затем целенаправленно зашагало прочь по улице. Чуть погодя к нему присоединилось аналогичное существо, вынырнувшее из переулка.

– Совсем на них не похоже, – заметила Сьюзен, когда сладкая парочка скрылась за углом. – Они что-то задумали. Надо бы проследить.

– А что будет с Лю-Цзе?

– А что с ним будет? Сколько, говоришь, ему лет?

– Он говорил, что восемьсот.

– Значит, крепкий орешек. Ронни достаточно безобиден, если ты осторожно себя ведешь и не споришь слишком много. Пошли.

Она решительно двинулась вперед.

Аудиторов становилось все больше и больше, и они шли меж замерших повозок и неподвижных людей в сторону, как выяснилось, Саторской площади – одного из самых больших открытых пространств в городе.

Тихие неподвижные фигуры стояли у торговых ларьков, а между ними сновали серые силуэты.

– Их тут сотни, – сказала Сьюзен. – И все в человеческом облике. Судя по всему, у них здесь собрание.

Господин Белый начинал терять терпение. До этого момента он и не подозревал, что оно у него есть, потому что если он и был чем-нибудь, так это терпением. Но сейчас он чувствовал, как оно испаряется. В голове возникло странное, горячее ощущение. Как мысль может быть горячей?

Толпа Аудиторов в человеческом образе немного обеспокоенно наблюдала за ним.