Ворон на дереве

– Видите ли, в нашем безумном мире для любого человека существует опасность самоуничтожения. Здесь же вы будете пребывать всегда в состоянии спокойствия и безопасности.

– Но мне не нужны ни спокойствие, ни безопасность. Я – свободный человек.

– Это вам только кажется.

– Но как вы меня сможете удержать, если я захочу быть расстрелянным?

Врач посмотрел на своего пациента испытывающим взглядом и тихо молвил:

– Я вас уважаю. И позвольте мне с вами оставаться до конца порядочным и откровенным. Убийцу они не найдут.

– Это я знаю, – ответил Новенький, – поэтому и хочу, чтобы меня расстреляли.

– Они вас не могут расстрелять, потому что вы никого не убивали. Извините меня, но я ничего не могу для вас сделать, медицинское заключение о полной вашей невменяемости мной уже подписано.

У Новенького бессильно опустились плечи, и он еле слышным голосом спросил:

– И надолго я у вас останусь?

– Боюсь, что навсегда.

На какое-то мгновение у пациента загорелись в глазах бунтарские искорки, но тут же погасли.

– Ради чего все это? – тихо спросил он, опустив голову.

– Ради поддержания общественного спокойствия, говорят они, но мы ведь с вами знаем, что это не так.

– И нельзя никак бороться?

Врач задумался, затем, указав пальцем на окно, сказал:

– Если вы можете сломать эти решетки, то бегите.

– Но вас, доктор, что вас-то держит в этой клетке?

– Больные, – ответил врач, посмотрев пациенту в глаза.– Вы же не хотели бы, чтобы на моем месте был другой.

– По правде говоря, не очень, – признался пациент.

– Мне тоже с вами хорошо, – подумав, молвил врач, – хотя бы с вами я остаюсь человеком.

– И все же как-то, наверное, можно бороться с ними.

– Можно, – кивнул головой врач, – но для этого нужны, по крайней мере, три вещи: наше желание, время и здравый смысл.

Через некоторое время врач и пациент расстались, дружески пожав друг другу руки.

2

– Что вам сказал врач? – встретила вопросом Новенького Елизавета Вторая в холле.

– Он сказал, что я остаюсь с вами навсегда.

Такое заявление было принято всеми с проявлением бурной радости.

– По крайней мере, мы все здесь свободные люди, – заявил Платон.

– Нам не терпится знать, чем же закончилась ваша история, – сказала Карусель после того, как все присутствующие поздравили Новенького с принятием навечно в свое общество.

– Как я уже говорил, – продолжил свой рассказ Новенький, – через неделю после того страшного убийства и временного освобождения меня из-под стражи моего соседа, прокурора города, нашли болтающимся на суку тополя с веревкой на шее. Этим же утром в своем почтовом ящике я обнаружил толстый конверт на мое имя. В нем оказалось предсмертное письмо Юриста, которое на многое проливало свет.

– И вы прочли это письмо? – возбужденно воскликнула Карусель.

– Да. Я постоянно ношу его с собой, оно доказывает мою невиновность.

– Так что же вы все это время молчали, – засуетилась Елизавета Вторая. – Скорее несите его сюда! Нам не терпится его прочесть.

Новенький вынул из кармана пижамы затертую пачку исписанных листов и положил на стол перед собой.

– Пусть читает Карусель, – распорядилась Елизавета Вторая. – Нужно воздать ей должное, у нее самая лучшая из нас дикция.

Карусель благодарно улыбнулась своей сопернице, взяла бумаги и приступила к чтению.

3

«Ты, наверное, очень удивишься, получив мое предсмертное письмо. По правде говоря, прежде, чем уйти из жизни, я долго думал, стоит ли мне перед кем-то исповедоваться или лучше унести тайну в могилу. В Бога я не верю. И ]все же в этот последний вечер своей жизни мне почему-то |захотелось облегчить перед кем-либо свою душу. Не знаю, |может быть, у любого умирающего появляется такая потребность. Но ты должен также себе четко уяснить, почему я осуществляю это желание, обращаясь именно к тебе. По правде говоря, я тебя глубоко презираю. В моих глазах ты всегда казался мне червем, жалкой букашкой, которую можно раздавить одним движением сапога. Впрочем, покидая этот мир, я решил, оставляя тебе жизнь, подвергнуть тебя еще более изощренному мучению, чем распятие Иисуса Христа. Для меня это будет последней моей экспериментальной работой. Заточив тебя пожизненно в доме умалишенных, где каждый К день врачи будут вбивать гвозди в твой мозг, разрушая тебя как личность, я решил совершить последнее жертвоприношение своей работе, которой я отдал лучшие двадцать лет. своего существования. Ты удивишься, если я тебе признаюсь, что ты никогда не вызывал у меня чувства ненависти. Ненавидят только сильных. Я же просто избрал тебя своей жертвой. И я, как твой палач (а палач – это не тот, кто приводит приговор в исполнение, а тот, кто осуждает человека на смерть или мучения), уходя из жизни, открываю |. тебе свою душу, исповедуюсь пред тобой. Ну как? Интересный вид злодейства избрал я для тебя?