Ворон на дереве

 Это была уже реальность. Моя красавица лежала на полу с пятнышком свежей крови чуть выше левой груди, ее глаза оставались широко открытыми и были устремлены вдаль. Рядом с ней лежало трое голых юношей с пулевыми ранениями в теле. Все они были мертвы.

Вы можете представить, какой ужас охватил меня. Мои ноги словно приросли к полу. Я не мог двинуться с места. В комнате горел свет, окно было распахнуто настежь, и я увидел через него балкон своей квартиры. До сих пор не могу понять, каких мне стоило сил унести оттуда ноги».

5

В холле некоторое время царило молчание. Затем Елизавета Вторая, передернув массивными плечами, заметила:

– Что и говорить, тогда это убийство наделало много шума во всем городе. Все только и говорили о смерти певицы и трех музыкантов из ее оркестра. Многие ходили посмотреть на этот страшный дом. Говорят, что сразу после этого убийства милиционер обнаружил утром прокурора города повешенным на дереве рядом с этой квартирой. Вначале даже прошел слух, что жители города так выразили свой протест против разгула преступности.

– Да, такое было, – подтвердил Новенький. – Не прошло и недели, как мой сосед-юрист болтался на том самом тополе с веревкой на шее, где в ту памятную ночь Ворон распевал свои арии из опер.

Пациенты переглянулись.

– Так вы совсем не помните, как очутились в той комнате? – спросил Платон.

– Почему же, помню, – ответил Новенький, – только при дамах мне не хотелось бы об этом говорить.

– Но это уже никуда не годится! – в один голос запротестовали обе женщины.

– Нужно ли было нам все это рассказывать, – воскликнула раздраженно Елизавета Вторая, – если вы не в состоянии закончить вашу историю.

– Это очень не по-джентльменски, – заметила также Карусель, – вначале заинтриговали дам, а потом говорите им, что не можете удовлетворить их любопытства.

– Мы же не спрашиваем вас, где вы взяли пистолет, – сказала Елизавета Вторая.

Платон и Карусель зашикали на нее, но было поздно, Новенький обиделся.

– У меня никогда не было пистолета. Я в руках его не держал. Милиция нашла пистолет в этой же комнате, но на нем не было никаких отпечатков пальцев.

– Значит, кто-то убил их и бросил пистолет тут же, – сделал предположение Платон.

– Вероятно, так оно и было, – согласился Новенький.

– Как же вы попали в ту комнату? – настойчиво спросила Елизавета Вторая.

Новенький отвел глаза в сторону и упрямо твердил:

– Я же сказал, что не могу это сказать при дамах.

– А что вас смущает? – в свою очередь поинтересовалась Карусель.

– Видите ли, – замялся Новенький, – здесь речь может пойти о некоторых особенностях, связанных с сексом.

– Вот еще новости! – воскликнула Елизавета Вторая. – Что вы смущаетесь, как красная девица. Говорите нам все без утайки, мы уже не девочки, поймем вас. Но Новенький продолжал упрямиться.

– Тогда вот что сделаем, – сказала Елизавета Вторая, придя к соломонову решению.

– Платон, сходи-ка за Астральным Телом, он быстро просветит нашего друга по части секса.

В лечебнице Астральным Телом называли бывшего педика, который помешался на том, что вообразил себя бесполым ангелом, и на этой почве прекратил со всеми всякие половые сношения. Он считал, что достиг определенной святости, но тут же рассказывал такие занимательные подробности из своей сексуальной жизни, что у многих дам-пациенток уши сворачивались в трубочку.

И лишь после того, как Платон привел в холл Астральное Тело, и тот поведал о кое-каких пикантных случаях из своей практики, Новенький отважился продолжить свой рассказ.

6

«Здесь я должен оговориться. Убийство моей возлюбленной произошло не в тот первый день, когда я сделал открытие, превратившись в птицу, а несколько позже. Но вначале мне бы хотелось вам рассказать о том, как я во второй раз встретился с моей возлюбленной в консульском саду.

После этого страшного события однажды ночью я опять услышал трели соловья. Я почти уже спал. Но как только до моего уха донеслись эти дивные звуки, я тут же вскочил с постели и устремился на балкон.

Да, несомненно, это пел соловей. Это пела она, певица, с которой я успел подружиться, упустив возможность познакомиться при ее жизни. Я вспорхнул с балкона и полетел в сад, но навстречу мне оттуда вылетели Филин и Голубь. У Филина безумно сверкали огромные глаза, а у Голубя сердце колотилось так сильно, что даже мне был слышен его стук, несмотря на шелест крыльев.

– Она ожила! – воскликнул перепуганный Филин. – Она вернулась с того света.

Голубь и Филин со свистом пронеслись надо мной, спеша укрыться в своих квартирах, как будто по воздуху за ними гналась сама смерть. Я же с содроганием в сердце все же сел на ветку рябины у самой ограды консульского сада.

В глубине зелени на кусте черемухи сидела она, дорогая моему сердцу певунья. Свет от фонаря, пробиваясь сквозь листву, освещал ее грудь, а сверху на спину падал бледный свет луны. Она смеялась в полный голос, и ее смех звенел в ночи, как серебряный колокольчик с переливами.

– Ха-ха-ха, перепугались голубчики.

Я перелетел к ней на куст черемухи, сел напротив на другую ветку и поклонился.