Ворон: Полное собрание сочинений

Повторяю, только в группировке составных элементов ландшафта можно превзойти физическую природу, и эта-то возможность улучшения только в одном-единственном пункте всегда казалась мне неразрешимой тайной. Я пытался объяснить ее следующим образом: первоначальное намерение природы было устроить земную поверхность так, чтобы она являлась для человеческих чувств совершенством прекрасного, возвышенного, живописного, но это первоначальное намерение было искажено известными геологическими переворотами — изменениями в группировке форм и красок. Задача искусства исправить или сгладить эти изменения. Но при таком взгляде приходилось допустить ненормальность и бесцельность геологических переворотов. Эллисон объяснял их как предвестие смерти. Он говорил:

— Допустим, что первоначальным намерением было земное бессмертие человека. В таком случае первичное устройство земной поверхности приспособлено к блаженному состоянию, еще не осуществившемуся, но предназначенному. Перевороты явились в связи с изменившимся планом, как подготовка к новому, смертному существованию.

То, что мы считаем усовершенствованием ландшафта, быть может, действительно таково с моральной или человеческой точки зрения. Возможно, всякое изменение естественного пейзажа испортило бы картину, если рассматривать ее в общем, в целом с какого-нибудь пункта, удаленного от земной поверхности, хотя и не выходящего за пределы атмосферы. Нетрудно понять, что поправка, которая усовершенствует детали при близком наблюдении, может испортить целое или эффекты, замечаемые только издали. Могут быть существа, когда-то человеческой природы, ныне же незримые, для которых издали наш беспорядок кажется порядком, неживописное для нас — живописным. Это земные ангелы, и, может быть, для них-то, а не для нас, для их утонченных чувств Бог раскинул обширные сады-ландшафты на обоих полушариях.

При этом мой друг привел цитату из одного писателя по садоводству, считавшегося авторитетом:

— «Собственно говоря, есть лишь два рода ландшафтного садоводства: естественный и искусственный. Первый стремится выставить на вид естественную красоту местности, приспособляя ее красоты к окружающей картине: культивируя деревья в связи с волнистым или ровным характером страны; открывая и выставляя напоказ гармонические сочетания форм и красок, скрытые от обыкновенного наблюдателя, но очевидные для опытного глаза. Результат естественного стиля — скорее отсутствие всяких пробелов и уродливостей, преобладание здоровой гармонии и порядка, чем создание каких-либо специальных эффектов и чудес. Искусственный стиль так же разнообразен, как вкусы. Он находится в известном отношении к различным архитектурным стилям. Таковы стройные аллеи Версаля, итальянские террасы, старинный смешанный английский стиль, имеющий связь с готическими постройками и архитектурой елизаветинского времени. Что бы ни говорили против злоупотреблений искусственного ландшафтного садоводства, но примесь чистого искусства усиливает естественную красоту ландшафта. Она частью радует глаз, обнаруживая порядок и план, частью действует на моральное чувство. При виде террасы со старой, заросшей мхом балюстрадой воображение рисует прекрасные образы тех, кто обитал здесь в былые дни. Малейшее приложение искусства свидетельствует о человеческих заботах и интересах».

Из всего мною сказанного, — продолжал Эллисон, — вы можете видеть, что я не отвергаю первый способ. Естественная красота не поравняется с той, которую вносит искусство. Конечно, все зависит от выбора местности. То, что здесь сказано насчет открывания и выставления напоказ гармонических сочетаний красок и форм, — одна из тех красот слога, которыми прикрывается неясность мысли. Эта фраза может значить что угодно или ничего не значить и, во всяком случае, не дает никакого руководящего принципа. Утверждение, что истинная цель естественного стиля — отсутствие пробелов и уродливостей, а не создание каких-либо особенных эффектов или чудес, более подходит к трусливой пошлости толпы, чем к пылким грезам гениального человека. Эта отрицательная красота измышлена той же хромой критикой, которая превозносит Аддисона в литературе. Дело в том, что отрицательное достоинство, состоящее в простом избегании недостатков, обращается непосредственно к рассудку, а потому может быть возведено в правило и ограничено его рамками, тогда как достоинство высшее, воплощенное в творчестве, воспринимается только в своих результатах. На основании правил можно создать «Катона»[255]

, но тщетно объясняют нам, как создается Парфенон или «Ад»[256]. Но когда произведение готово, чудо совершилось и способность восприятия оказывается всеобщей. Софисты отрицательной школы, насмехавшиеся над творчеством вследствие своей неспособности созидать, восторгаются шумнее всех. То самое, что в зачаточной форме принципа возмущало их осторожный рассудок, в зрелом состоянии законченного произведения приводит их в восторг, пробуждая инстинкт красоты.