Воронеж – река глубокая

Подвал был огромен, мы забились в одну из его клетушек. Поставили «буржуйку», трубу вывели через отдушину, сколотили увесистую скрипучую дверь, пере­хватили ее стальной полосой. Когда уходили из «дома», вешали замок. Амбарный. Замок открывался без ключа. Воровать у нас было нечего. Замок висел как символ. Вместо кроватей служили скамейки. Они стояли в бом­боубежище с сорок второго года, когда город был еще целым и никто не мог предполагать, что от Воронежа останется одно воспоминание.

Со снабжением дела были хорошие: командир части написал бумагу, Прохладный и старшина Брагин при­ехали с нами в город на машине. Облвоенкомат разыска­ли на середине Петровского спуска, рядом с бывшим Петровским арсеналом. Нам выдали паек по литеру «А». Но денег не было. И негде было заработать. Я бы пошел учеником куда-нибудь на завод, но заводы в городе лежали в развалинах под сугробами. Положение оказа­лось безнадежным, мы отчаялись и не знали, что предпринять. Нужно было перебиться месяц-другой, так сказать «окопаться».

Выручил Чингисхан — рыжий, полудикий кот. Если говорить по-честному, то хозяином подвала был он; в городе существовал неписаный закон: кто первым занимал развалину, тот считался хозяином. От нашего дома остались три черные стены, через проемы бывших окон блестело солнце. Мы разгребли снег, постучали по кирпичам и угомонились — стучи не стучи, только весной можно будет растащить балки обвалившихся верх­них этажей. Почему-то казалось, что под балками лежат какие-нибудь вещи — отцовские удочки или ма­мина швейная машинка.

Я стоял на развалине, и странное чувство охватило меня, точно я смотрел на себя со стороны, и я был не я, а кто-то другой, и не верилось, что наш дом, где мы жили, сгорел. Теплилась надежда — мой-то дом остался цел... Рогдай реагировал иначе.

— Давай в подвал заглянем! — предложил он. Может, кто и живет.

Тропку прокладывал лейтенант Прохладный, замы­кал шествие старшина Брагин.

На снегу петляли следы кошек. Мы разбросали снег, спустились в подвал. Кто-то уже побывал здесь — земля по углам была вскопана.

— «Минеры» разминировали,— сказал Брагин.

В военкомате нам рассказали, что в городе орудуют грабители. Они шарят по подвалам.

— У человека мозг устроен по шаблону,— глядя на вырытые ямы, разглагольствовал старшина Брагин.— Например, сдачу мужики всегда суют в левый верхний карман пиджака. Бабы деньги и серьги хранят в левом верхнем углу комода под бельем. Думают, что там самое надежное место! Дурачки! Закопай во дворе под каштан свое барахло, никто не найдет... Нет, тащат в подвал и в правый дальний угол. Бери щуп, тырк — есть, копай и забирай трофей.

—- Не учи ребят мародерству,— оборвал Брагина Прохладный.

— Так я не учу, а думаю,— возразил старшина.— Врач, товарищ Павлов, делал с собаками опыты — вставит им в печенку трубку... Собака сидит, в трубке ни шиша. Принесут бульон, в трубке слюна потекла: при­вычка.

— Рефлекс,— поправил я.

— Нехай рефлекс,— согласился Брагин. Потом по­нюхал воздух и добавил: — Воняет. Как у тигра в клет­ке.

Неожиданно в ответ кто-то истошно завопил. Рык был угрожающий. Звуки отталкивались от потолка и стен, точно нас посадили в огромную гитару.

Брагин выхватил пистолет.

Лейтенант Прохладный осветил карманным фонари­ком подвал. На ящике с песком сидел кот. Огромный, как рысь, и лохматый, как спаниель. Глаза у него вытя­нулись в шелку. Он нахально облизывался, точно соби­рался нами закусить.

— Бандюга! — выругался Брагин.— Чингисхан... Ей-богу! Гляди, бородку приделать, камилавку на голо­ву, халат надеть — вылитый Чингисхан.

— Пристрели! — приказал Прохладный. Стре­ляй!

— Зачем экземпляр дикой природы изводить? — запротестовал Брагин, которого еще мучила совесть за Полундру.

— Здесь не заповедник,— сказал командир.

— Надо от окон мусор отбросить,— добавил Рог- дай.

Брагин поднял пистолет, но кота точно сдуло.

— Стреляный,— с уважением произнес Брагин.— У нас в детдоме водилась собака... На нее палкой нацелишься, сразу слиняет, только пыль столбом. Кот с понятием.

— У нас был случай,— вспомнил Прохладный,— В деревне дед спал. Кот в сторонке дремал. Спит дед, молодость во сне видит, захрапел, кадык туда-сюда... Кот как прыгнет, схватил — и каюк, пиши рапорт, и рас­следования не потребовалось.

Тот кот, из деревни Прохладного, оказался щенком по сравнению с нашим котом. Что там дед... Дед и со страху мог помереть. Не будем говорить о стариках — мы с братом, двое молодых людей, были запуганы, сломлены, терроризированы рыжим бандитом с первой же минуты нашего знакомства. Кот начал партизанскую войну, то есть не давал ни днем, ни ночью покоя. В этой войне не было ни логики, ни правил, ни жалости и тем более спасения.