Восьмое Небо

Выстрел угодил в левую часть головы. Дядюшка Крунч рухнул навзничь — на какое-то время он полностью потерял контроль над телом. Одна из линз мгновенно потухла, изображение, передаваемое второй, посерело. На миг он испугался, что ослепнет, потом понял, что серость — это всего лишь облака, сквозь которые падает «Вобла». Настоящие каледонийские облака, известные на много миль в округе своим капризным нравом. Кучево-дождевые облака — так они называются в Пиратском Кодексе. Верхняя граница… Где-то в затылке тихо щелкал осекающийся редуктор, мешая думать. Слабость наваливалась на него, но сейчас она казалась даже приятной. Словно его старый проржавевший корпус набили изнутри тяжелыми мягкими облаками.

Верхняя граница — около шести тысяч футов… Значит, осталось совсем немного… Надо только… Он сейчас поднимется, просто надо дать центральному шпинделю отдых, тот сейчас разломится от напряжения… Совсем немного, просто чтоб собраться с мыслями… Чтоб…

— Какое жалкое подобие жизни, — аппер стоял совсем рядом, разглядывая лежащего голема через прицел, — Впрочем, это вполне в вашем вкусе — создать себе столь уродливых и нелепых слуг, чтоб на их фоне выглядеть хоть немногим лучше. Как это… глупо.

Он выстрелил еще трижды. Один из выстрелов оторвал Дядюшке Крунчу правую ногу ниже колена, другой расплавил бок, заставив вывалиться на палубу целую россыпь тусклых металлических кишок, задребезжавших по доскам. Третий, угодив под лопатку, оторвал под корень правую руку.

Аппер стрелял торопливо, было видно, что оружие в его руках ощутимо дрожит. Едва ли это было следствием спешки. Через уцелевшую линзу Дядюшка Крунч видел, что господин Урко пребывает не в лучшем состоянии. Его аристократическая бледность сменилась бледностью болезненной, отдающей желтизной, а кожа казалась влажной и истончившейся, как сырой холст, натянутый на слишком большую раму. Зебастьян Урко тяжело дышал, но воздух, казалось, почти его не насыщает — движения аппера становились все более неуверенными и экономными. Глаза широко раскрылись, заключенное в них прежде безоблачное небо нечеловеческой ледяной синевы превратилось в мутную кашицу, которую часто приносят поздние осенние ветра. Дядюшка Крунч многое бы дал за возможность увидеть, как эти глаза застывают, навеки утрачивая всякое выражение. Возможно, если Роза Ветров будет добра к нему, перед смертью он увидит, как умирает господин Зебастьян Урко…

Наверно, он отключился на какое-то время, потому что в следующий раз, когда он взглянул на аппера, тот вновь стоял над Алой Шельмой, в нескольких футах от распростертого голема.

«Высота?»

«Анальный плавник! — гомункул неестественно рассмеялся, — Я думал, ты уже готов!.. Две семьсот. Я начал торможение еще минуту назад, удалось скинуть скорость до тридцати футов в секунду. Но это все еще слишком много. С такой массой мы просто не успеем остановиться до границ Марева. Влетим в него, как пуля».

«Плевать на Марево. Надо помочь Ринриетте».

«Хоть раз останься лежать! Я сообщил Шму, она уже мчится на помощь».

«Она не успеет».

Дядюшка Крунч попытался подняться, но обнаружил, что не в силах пошевелиться. Его тело больше не было послушным, хоть и старым инструментом, оно сделалось мертвым весом, нагромождением рухляди, над которым он более не был властен. Где-то в его глубине еще шевелились, надсадно скрипя, шестерни, но он знал, что это долго не продлится.

— Останови корабль! — Зебастьян Урко ткнул пистолетным стволом в лицо Алой Шельме, — Иначе я сделаю с тобой то же, что с твоим жестяным помощником! Черт возьми, как же жарко и смрадно на ваших высотах…

Лицо аппера отекло, глаза неестественно выпучились, кожа была усеяна крошечными красными пятнами. Он походил на рыбу, которую варят заживо, и сам едва стоял на ногах. В нем больше не было ничего надменного, ничего загадочного. Но он все еще оставался смертельно опасен.

— Привыкай к запаху Марева, кусок рыбьего гуано, — процедила Алая Шельма, не пытаясь отстраниться от пистолетного ствола, который аппер упер ей в лоб, — Скоро тебе предстоит нырнуть в него с головой…

Аппер усмехнулся. Если раньше его усмешка выглядела величественно и броско, то теперь превратилась в жуткий оскал — между зубами виднелась алая пена, язык распух так, что едва умещался во рту, губы стали похожи на воспаленные рубцы.

— Что ж, давно пора было это закончить, — пробормотал он, взводя курок, — Придется мне обратиться за помощью к кому-нибудь другому. Попутного ветра, госпожа капитан!..

Выстрелить он не успел — подкравшаяся сзади Шму, коротко замахнувшись, ударила его по затылку обломком доски. Будь аппер двадцатью тысячами футов выше, в своей родной стихии, этот удар не достиг бы цели. Но на высоте в неполные две он оказался сокрушительным. Зебастьян Урко зашатался, выронил оружие и сам ничком рухнул на палубу, безвольный, как вяленый угорь.

Дядюшка Крунч наблюдал за тем, как Шму помогает капитанессе подняться. Та сама выглядела не лучше аппера, ей пришлось схватиться за обрывок каната, чтоб удержаться на ногах.