Воспоминания

Во время Русско-турецкой войны[13]князь подарил армии санитарный поезд для перевозки раненых с примитивных полевых санитарных пунктов в петербургские госпитали. Его милосердие распространялось также и на гражданскую область. Он стал основателем и организатором большого числа благотворительных заведений и проявлял особый интерес к Институту глухонемых. Однако его характер имел странные крайности; этот человек, так щедро тративший деньги на дела благотворительности, проявлял невероятную скупость во всех повседневных тратах. Так, путешествуя, он всегда останавливался в самых скромных гостиницах и снимал там самые дешевые номера. При отъезде он выходил с черного хода, чтобы избежать прохождения через холл, где гостиничный персонал ожидал его в тщетной надежде на чаевые. Он к тому же был человеком несдержанным и мрачным по характеру, оттого вызывал страх у всех. Для моей матери было настоящей пыткой путешествовать вместе с ним. В Санкт-Петербурге он, дабы сократить расходы на приемы, приказывал погасить свет в части салонов, тем самым заставляя гостей набиваться в уже полные помещения. Вдовствующая императрица[14]

, сохранившая воспоминания о странностях моего деда, рассказывала нам, что, когда он устраивал ужин, столы были украшены дорогой посудой, но в вазах настоящие фрукты лежали вперемешку с муляжами. Тем не менее он давал неслыханно великолепные и роскошные празднества. Во время одного из них, в 1875 году, состоялся исторический разговор между царем Александром II и французским генералом Ле Фло.

Бисмарк вел себя агрессивно и не скрывал желания «покончить с Францией». Встревоженное французское правительство направило в Санкт-Петербург генерала Ле Фло с миссией попросить царя вмешаться и тем предотвратить конфликт, а моего деда попросили организовать прием, на котором французский эмиссар мог бы встретиться с государем.

В тот вечер в нашем театре ставили какую-то французскую пьесу. Было договорено, что после спектакля царь остановится в оконной нише фойе, куда придет и генерал Ле Фло. Когда дед увидел их вместе, он подозвал мою мать и сказал ей: «Смотри и хорошенько запомни то, что видишь: ты присутствуешь при исторической встрече, на которой решается судьба Франции».

Александр II пообещал вмешаться, и Бисмарк получил предупреждение о том, что Россия готова объявить мобилизацию, если Германия станет упорствовать в своем воинственном настроении.

Мой дед страстно любил искусство во всех его видах и всю жизнь покровительствовал людям творческим. Большой поклонник музыки, он сам был превосходным скрипачом;

в его превосходной коллекции скрипок имелись созданные Амати и Страдивари. Предполагая, что я унаследовал от него музыкальные способности, моя мать заставляла меня учиться у профессора консерватории. Но все было тщетно, хотя для того, чтобы приохотить меня к этому делу, из футляра достали даже скрипку Страдивари. После полного провала этой попытки скрипку положили на место, а мои уроки закончились.

Коллекции, которые начал собирать еще князь Николай, были пополнены его внуком, как и он, любившим предметы искусства. В витринах его рабочего кабинета стояла немалая коллекция табакерок, наполненных драгоценными камнями хрустальных кубков и прочих дорогих безделушек. От своей бабки, княгини Татьяны, он унаследовал любовь к украшениям. Он постоянно носил при себе замшевый кошель, полный необработанных камней без оправы, которые любил перебирать и показывать друзьям. Помню, как в детстве я часто забавлялся, катая по столу восточную жемчужину, такую прекрасную и такой безупречной формы, что так и не пожелал ее просверлить.

Мой дед оставил много книг по музыке, а также большой труд по истории нашей семьи. Он был женат на графине Татьяне Александровне де Рибопьер[15]. Я не знал этой своей бабки, которая умерла еще до замужества моей матери. У нее было очень слабое здоровье, что побудило ее и деда часто и подолгу жить за границей, в городах с целебными водами и в Швейцарии, где у них было имение на берегу Лемана. Эти постоянные отлучки в конце концов повредили их состоянию в России. Приведение в порядок наших земель, слишком часто оказывавшихся в забвении, стоило моим родителям больших усилий.

Умер мой дед в Баден-Бадене после продолжительной болезни. Помню, что именно там я и навещал его в раннем детстве. Мы, мой брат и я, часто ходили к нему по утрам в скромный отельчик, где он остановился. Мы заставали его сидящим в вольтеровском кресле, с укутанными шотландским пледом ногами. Перед ним столик, уставленный пузырьками с лекарствами, также на нем всегда была бутылка малаги и коробка печенья. Там я выпил свои первые аперитивы.