После переезда в Харьков Ландау хотели предоставить в университете кафедру теоретической физики, но она была занята Розенкевичем, а кафедра общей физики по какой-то причине освободилась. И ее предложили Ландау. Теперь часто так бывает, что теоретику дают кафедру общей физики; тогда это было немодно и считалось почему-то неприличным. Но Ландау ее взял. Кафедра была укомплектована главным образом его учениками — сотрудниками отдела теоретической физики УФТИ. Для проведения занятий в лабораториях практикума требовался, по мнению Ландау, ассистент-экспериментатор. Он, естественно, обратился к Шубникову. По всем вопросам, связанным с экпериментом, он всегда обращался к Шубникову. И Шубников ему рекомендовал на работу меня — своего аспиранта. Так я стал ассистентом Ландау. Ни на какие заседания кафедры я не ходил: меня никто не звал. Я просто приходил, проводил свои занятия и уходил, потому что я целыми днями работал в лаборатории. И вот в канун нового, 1937 г., 26 декабря, я ухожу из университета после занятий, а мне говорят: «Передайте там вашим, то есть всей кафедре по существу, что сегодня в шесть часов заседание кафедры». Я зашел в институте к теоретикам в библиотеку и передал поручение. Они меня подняли на смех: «Как, ты не знаешь? Мы все подали в отставку — Ландау уволили!» Ландау уволили, а Лифшиц, Ахиезер и Померанчук подали в тот же день заявления об уходе. Подали заявления об уходе и Л. В. Шубников — завкафедрой физики твердого тела, и сотрудник его кафедры В. С. Горский. Когда я узнал об этом, я тоже подал заявление.
Я не знаю, по какой причине был уволен Ландау. Текста приказа я не видел, но говорили, что его плохо понимают студенты. Я считаю, что Ландау читал лекции блестяще. Он для сотрудников УФТИ читал специальный курс и вел теорминимум — отдельно для теоретиков и отдельно для экспериментаторов. Он читал все пять курсов, и я слушал у него статистическую физику и квантовую механику. Для меня, физика уже более или менее подготовленного, он был блестящим лектором. Как его воспринимали первокурсники, мне трудно сказать. Надо помнить, конечно, что студенты тогда были не такими, как теперь, это были не школьники, это были люди за тридцать, старше Ландау — парттысячники, профтысячники. Говорили, что Ландау на первой лекции продиктовал 15 вопросов, на которые они должны были дать анонимно ответы. Это были вопросы, на которые люди, имеющие среднее образование, ответить должны были. Но они не отвечали или отвечали так, что стали предметом насмешек: не над кем-то конкретно, потому что ответы были без подписи.
В общем дело приняло серьезный оборот. Конец декабря, вот-вот сессия, а кафедра общей физики, обслуживающая весь первый курс, ушла с работы. Правда, пока мы ждем приказа, занятия идут. В тот же день, 27-го по-моему, нам сообщают, что мы приглашаемся на заседание ученого совета университета. Мы пошли, а Ландау отказался: «Меня уволили». Тогда у Ландау гостил Румер и он попробовал уговорить Ландау пойти: «Надо идти, раз зовут». Ландау в ответ: «Меня уволили». Наконец, разрешил сказать, что он болен.
Пришли мы на заседание ученого совета. Мы все мальчишки: еще, а там сидят солидные люди с бородами, все старше нас, — профессора всех специальностей. Начали нас прорабатывать:
— Как это так! Молодые люди, только что закончили советский вуз и такая демонстрация.
Мы кое-как отбиваемся:
— Так и так, наша основная работа в УФТИ. Мы здесь работали только потому, что здесь Ландау.