Воспоминания о Л. Д. Ландау

Я со своей стороны твержу, что я аспирант, что прохожу педпрактику по поручению моего руководителя и, если есть у кого проходить, я прохожу, а если нет… Длилось собрание много часов, часов шесть наверное. В конце концов кто-то из выступавших назвал это забастовкой, следующие ораторы подхватили — и мы уже забастовщики. Еще какой-то оратор к слову «забастовка» присоединил эпитет «антисоветская» — антисоветские забастовщики. Была принята резолюция: все нас осуждают. Мы ушли. Я как-то не придавал этому большого значения, озабоченность проявлял в основном Ахиезер. Он боялся, что это может иметь тяжелые последствия. Я тогда еще не понимал, в какое время я живу: юнец, только что закончил институт, верил каждому слову, написанному в газете. А на другой день профсоюзное собрание в УФТИ; опять нас ругают, называют забастовщиками, но не антисоветскими, а просто забастовщиками. Опять стыдят, что вот молодые люди, только что закончили советский вуз и вруг — забастовка. Выступил даже Синельников и напомнил Ландау про физический джаз-банд. А в ЛГУ физическим джаз-бандом называли себя Ландау, Иваненко и Гамов. Гамов в это время уже был невозвращенцем, да и джаз-банд тогда было не очень модным и даже не очень желательным понятием. Дальше начали искать причину, почему мы такие плохие. Обычное обвинение состояло в том, что мы оторвались от общественности, никто не ведет общественную работу. Ребята Ландау действительно никакой общественной работы не вели. Они занимались физикой и сидели днем и ночью в библиотеке, но я-то был очень активным общественником. Я уже успел стать членом месткома, организатором ДСО «Наука» в институте, работал в редколлегии газеты «Импульс» и был заведующим институтским клубом на общественных началах. Словом, я был весь в общественной работе. Я выступил и сказал, что я ни от кого не оторвался, вы знаете, что я веду общественную работу; просто я поступил работать в университет, потому что там был Ландау, ведь для меня основное — работа в лаборатории: я — аспирант. Неплохо, конечно, иметь педпрактику, но смотря у кого. У Ландау — имеет смысл, а у других — не знаю. Кончилось собрание, никаких оргвыводов сделано не было; ребята меня ругают: «Чего ты рыпаешься? Сказали оторвался — значит, оторвался».

Это было 27 или 28 декабря. 31 декабря Лифшиц (Е. М.) пригласил нас к себе на встречу Нового года. Там были Ландау, Померанчук, Ахиезер, Левич, Компанеец, Шубников, Горский. Минут за пять до того момента, когда положено произносить тост, Лифшиц задал всем присутствующим такой вопрос: «По какому принципу собраны приглашенные?» Ну в общем теоретики, но я же тоже был, а я не теоретик, и Шубников был — он тоже не теоретик. Общего вроде как нет. Позже Лифшиц объяснил: здесь собраны те, кто участвовал в забастовке или мог бы участвовать, если бы обстоятельства сложились иначе. (Левич и Компанеец не работали в университете и поэтому не участвовали в забастовке.)

Встретили мы Новый год, а утром нас ждет «молния» из Киева, из Министерства просвещения: «Немедленно приехать!» И перечислены фамилии всех участников забастовки. Нам достали билеты, даже в мягком вагоне, и мы поехали. Ландау не поехал («Меня уволили»).

Принял нас нарком просвещения Затонский. Он спросил каждого в отдельности, почему мы подали заявление. И каждый объяснил: уволили Ландау, а нам интересно работать у Ландау, а у кого-нибудь другого не так уж интересно. Шубников сказал, что если нет физики общей, то какой смысл иметь физику твердого тела. Затонский нас всех спокойно выслушал, не прерывая, не задавал дополнительных вопросов, а потом произнес маленькую речь, что ректор университета Нефоросный не имел права увольнять Ландау, что заведующий кафедрой — это номенклатура наркома[58]. При таких обстоятельствах я впервые услышал это слово.

— Ну что ж, — ответили мы, — очень хорошо.

Очевидно, приказ отменяется, раз он незаконный, и мы едем и продолжаем работать. Мы сказали, что мы, вообще говоря, и не прерывали работу. Пока приказа нет, мы будем вести экзамены, все, что надо: мы не забастовщики, мы просто подали заявление и ждем приказа. Не будет приказа — мы не прекратим работу, сессию не сорвем.

В конце беседы Затонский сказал: «Я хочу с вами посоветоваться. Как вы считаете, на месте ли Ландау в роли завкафедрой общей физики?» Мы дружно ответили: «Нет, это не его кафедра».

— Вот и другие мне так говорят. Мне назвали двух кандидатов на эту должность: Синельников и Жереховский. Как вы считаете, кто из них более подходит для этой цели?

Мы все назвали Синельникова: он хороший физик. С этим нас Затонский и отпустил. Мы уехали, уверенные в том, что либо Ландау останется на месте — приказ будет отменен, либо будет Синельников и мы вернемся и будем работать.