Воспоминания одной звезды

Наутро кризис миновал, а месяц спустя я уже была на пути к выздоровлению, пребывая в замечательном климате окружавшей Палм-Спрингс пустыни. Сквозь дремоту я взирала на яркую пустынную луну, отличавшуюся особенно острыми краями, а в прохладе ночи мягко плыли звуки скрипки из бунгало, стоявшего по соседству с моим номером в гостинице. Порой такое забытье сопровождала соната Бетховена, в иные моменты это мог быть Крейслер или Штраус.

Я послала свою секретаршу, Дикки, разузнать, кто этот наш сосед — может быть, концертирующий музыкант, который готовился к предстоящему выступлению. Она вскоре вернулась, прямо-таки ворвалась ко мне в номер с криком: «Да это же сам доктор Альберт Эйнштейн! Он уже говорил управляющему гостиницей, что очень хотел бы познакомиться с вами!»

Альберт Эйнштейн с супругой Эльзой, 1932

Великий физик стал регулярно навещать меня. Иногда мы предавались воспоминаниям, разговаривая о Берлине прежних лет. Он был первым беженцем из гитлеровской Германии[307], которого я тогда встретила, и его невероятно печалило все, что происходило у него на родине. Правда, чаще его посещения давали мне большую радость, когда он приносил с собою скрипку, и ему очень нравилось играть для меня. Однажды я спросила, слегка поддразнивая его:

— А что вы вообще делаете тут, в пустыне? Собираетесь оставить без внимания свои теории? Готовитесь к новой карьере — в музыке?

Его ответ оказался не менее лукавым, чем мои вопросы:

— Обычно люди относительно быстро устают от своих родственников, а я устаю от своих относительностей. Как только мне надоедает вся эта ученость, когда слишком уж много науки, мне нравится ускользать от нее и проводить время вот так, — и он поднял вверх смычок.

Ни у кого не было ни малейших сомнений, что я еще очень долго не смогу вернуться к актерской работе. Мне требовалось основательно отдохнуть и набраться сил. Единственное, на что дал согласие мой врач, — это съездить в Нью-Йорк на премьеру фильма «Когда командует женщина». Было настоятельно рекомендовано, чтобы я взяла с собою и медсестру, и секретаршу Дикки, а еще мне пришлось пообещать, что я вернусь для дальнейшего прохождения курса лечения сразу же после премьеры[308]

.

Когда поезд прибыл в Нью-Йорк, на платформе меня встречал мой старый друг, мэр города Джимми Уокер[309]. Этот колоритный политик сам был по сути своей шоуменом, умел привлечь внимание публики, и его невероятная популярность покоилась на том, что он никогда не подводил своих избирателей. Там же, на платформе, вокруг него стояла большая толпа зевак, которые вели себя, пожалуй, слишком бурно. Когда Уокер вручил мне букет роз «Американская красавица»[310], я его спросила:

— Они все желают видеть мое воскрешение из мертвых?

Увлекая меня за собою и подводя к ожидавшему нас лимузину, Джимми ответил:

— А мне кажется, не собрались ли они похоронить тебя тут, прямо под нью-йоркскими тротуарами. Давай-ка уносить ноги, пока им это не удалось…

— Ах, вот что значит — «залюбить до смерти»… — рассмеялась я.

Премьера фильма «Когда командует женщина» в старом кинотеатре Mayfair на Бродвее стала блистательным событием, где побывали самые известные личности Нью-Йорка. Когда я подъехала к кинотеатру, толпа прорвала кордон полицейских, поэтому мои спутники, Джозеф Шенк и мэр Уокер, скорее увезли меня на лифте вверх, в безопасное место — вестибюль кинотеатра.

— Ну что же, Пола, — промолвил Джо, — ты должна радоваться, что вновь стала популярной.

Я, конечно, вспомнила, с какой легкостью в прошлом руководители кинокомпании ополчились против меня, поэтому не приняла за чистую монету это возникшее вдруг сейчас проявление любви. Вслух я все же высказала такое предположение:

— А может, это просто любопытство. Весь этот цирк в день премьеры ни о чем еще не говорит. Сами же знаете: главное — какие сборы будут у фильма.

Пола Негри в фильме «Когда командует женщина», 1932

На следующее утро кинокритики весьма щедро похвалили мою игру, а вот относительно самого фильма в целом их энтузиазм был не слишком велик. Один из них написал так: «Царственная Пола Негри господствует в этой имперской драме, вопреки слабому сценарию».

Другой восторгался: «Ее первый звуковой фильм выявил наличие голоса, который делает ее личность еще богаче и еще более страстным, чем когда-либо прежде. Благодаря ему обрело плоть и кровь прекрасное создание, которое раньше представлялось тенью реального мира».

Все были единодушны во мнении, что Игнасио Хёрб Браун[311] написал для меня прекрасную песню под названием «Рай», которую я исполнила в этом фильме. Запись на грампластинке с моим пением имела гораздо больший успех во всем мире, чем сам фильм, и песню можно было услышать даже через много лет после того, как все забыли, где и когда она была впервые исполнена.