Воспоминания одной звезды

«Мазурку» снимали в той же студии в Темпельхофе, где я когда-то снималась в «Страсти», «Кармен» и во многих других фильмах, которые были так успешны. Мне даже дали мою старую артистическую уборную. По прошествии всего нескольких дней мне было трудно себе представить, что я вообще куда-то уезжала… «История повторяется», — думала я с иронией. Меня занимало, получится ли «Мазурка» так же хорошо, как и другие фильмы, какие мы снимали в этом павильоне.

Ровно за два дня до начала съемок, когда я пригласила Вилли Форста на обед в свой номер в гостинице, туда ворвался Рабинович, который был в ужасном состоянии: крайнее возбуждение было смешано с весьма немалым чувством страха. Он воскликнул:

— По приказу Геббельса Поле Негри запрещено сниматься в нашем фильме!

Я и Вилли были ошеломлены.

— А в чем дело? — возмутилась я. — По какой причине?

— Он утверждает, что у вас недостаточно чистая арийская родословная, — сказал Рабинович и, выждав некоторое время, прибавил: — Пола, нанимать секретаршу-еврейку… в наше время — это неразумно…

— Кого хочу, того и нанимаю! — негодующе воскликнула я, хотя оба мужчины пытались знаками заставить меня замолчать, указывая на возможные подслушивающие устройства.

— А мне плевать! — не унималась я. — Что он себе позволяет, этот жалкий червяк?! Он полный инвалид, и телом[329]

, и умом. Если бы у меня была хотя бы капля еврейской крови, неужели я стала бы это скрывать?! Да я бы гордилась этим! И я не позволю этому психопату мешать своей работе и карьере! К тому же я гражданка Польши, а не Германии!

Я схватила телефонную трубку и позвонила Йозефу Липскому, послу Польши в Германии.

— Я хочу, чтобы вы передали Геббельсу все, что вам известно об истории моей семьи. Можете также сообщить, что я покину Германию. Я не останусь здесь ни на секунду дольше, чем это необходимо.

К моему изумлению, его светлость господин посол также попытался успокоить меня. Он умолял быть осмотрительнее, выбирать слова и совершать поступки, предварительно их обдумав, а ведь он должен был разгневаться не меньше, чем я, ну, хотя бы потому, что была задета честь его страны. Между прочим, я была всемирно известной гражданкой Польши. Я медленно повесила трубку, осознав, что Липский был крайне дипломатичен…

Вилли Форст немедленно заявил:

— Если Негри запрещают сниматься, тогда я отказываюсь быть режиссером этого фильма.

Работы пришлось отложить на несколько дней, во время которых вся страна пребывала в полном недоумении и кругом шли разговоры о том, во что может вылиться эта история. Посол Липский не переставал уверять меня, что делает все возможное, чтобы исправить это недоразумение.

Для меня это не играло никакой роли, о чем они думали и как поступали. Я утратила всякий интерес к тому, чтобы работать в условиях Третьего рейха, и намеревалась уехать из Германии навсегда. Надо было только найти какой-нибудь способ увезти с собою Паолу Лёбель. С помощью небольшого подкупа я смогла получить для нее визу на выезд из страны.

Но однажды утром, когда я как раз заканчивала упаковывать свои вещи, Вилли и Рабинович вбежали ко мне в комнаты, размахивая газетами. На передних полосах было напечатано извещение рейхсканцелярии, подписанное самим Адольфом Гитлером:

ПОЛЕ НЕГРИ РАЗРЕШЕНО РАБОТАТЬ В ГЕРМАНИИ. СЛЕДОВАТЕЛИ ПРОВЕРИЛИ ЕЕ АРИЙСКИЙ СТАТУС И УСТАНОВИЛИ, ЧТО У НЕЕ ПОЛЬСКОЕ АРИЙСКОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ.

Хотя Геббельс все равно настаивал, что мой прадед со стороны отца имел еврейскую кровь, его мнение было отвергнуто теми, кто был выше в партийной иерархии. А ведь они действительно посылали каких-то экспертов-«следователей» в Польшу и Словакию, чтобы навести справки относительно моих корней.

— Ну и что? — воскликнула я в ответ на новость. — Я все равно не собираюсь сниматься в фильме здесь, в Германии.

Тут Вилли и Рабинович стали переубеждать меня, им было очень важно, чтобы я изменила свое решение. Когда им это не удалось, в игру вступили представители властей, вплоть до посла Липского, кого также вовлекли в урегулирование сложившейся ситуации. Мне напомнили, что у меня подписан контракт с очень жесткими условиями. Были даже угрозы, что мне не разрешат пересечь границу Германии, если я не выполню условия договора. Я еще раз обратилась к Липскому, но он лишь бессильно пожал плечами. Не в его власти было повлиять на такое развитие событий. Я вздохнула и приказала распаковывать мои сундуки.

Я сказала Паоле, что она по-прежнему остается моей секретаршей. Она ответила, что, поскольку у нее есть теперь выездная виза, она в любой момент может выехать из страны, поэтому для нее не было прямой угрозы. Подруга решила остаться в Германии до моего отъезда оттуда.