— Почему Хенни сейчас не разрешается работать? Она слишком замечательная актриса, чтобы можно было отказаться от нее, притом совершенно безосновательно.
Функу ничего не оставалось, как сделать вид, будто он не в курсе того, что случилось. Тогда я, воспользовавшись его ответом и не ослабляя свой напор, заставила его обратиться к сидевшим вокруг нас работникам кино и порекомендовать им найти для Хенни подходящие роли в своих фильмах. Я даже не могу представить, какой нагоняй он получил за это от Геббельса… Через несколько дней я получила от Хенни букет цветов и записку. Она благодарила меня за то, что я устроила ради нее, и сообщала: она подписала контракты на два фильма. Медицинская практика ее мужа была сильно ограничена новыми законами в отношении евреев, поэтому возможность получить работу в кино была спасением для Хенни, иначе им грозил финансовый крах.
Закончив фильм «Москва — Шанхай», я уехала из Германии с огромным чувством облегчения. Я ненадолго остановилась в Париже перед тем, как навестить маму на нашей вилле в Кап-Ферра. Был конец весны, и мягкий ветерок, подхватывая падавшие цветы каштанов, гнал их вдоль широких бульваров. Солнце, отражаясь в водах Сены, посылало золотые снопы света, которые будто рассекали серые камни набережных. По вечерам огни этого Города Света, непрестанно сверкая и танцуя, освещали небо на много миль вокруг. Яркое зарево столичной иллюминации, казалось, ослепляло французов, и они не замечали черные грозовые облака, надвигавшиеся на их границу в Эльзасе. А музыка «свинга», который только что появился в Париже из Америки, оглушала их своей медью духовых, и потому они не слышали отзвуки не столь далеких военных маршей.
Пола Негри и Густав Диссль в фильме «Москва — Шанхай», 1936
Именно в этот приезд в Париж я узнала, что мой бывший муж, Серж Мдивани, женился на Луизе Ван Ален[338]
, богатой наследнице из Ньюпорта. Несмотря на ее предшествовавшую матримониальную катастрофу с братом Сержа, Алексом, Луиза не смогла избежать всепоглощавшего шарма, присущего всем Мдивани. Правда, как оказалось, этот новый союз просуществовал недолго: Серж погиб вскоре после свадьбы во время игры в конное поло, это случилось в Палм-Бич, штат Флорида.Я вернулась в Берлин в марте 1937 года, чтобы начать съемки следующего фильма — «Мадам Бовари». Режиссером назначили Герхарда Лампрехта[339]
, а на главную мужскую роль взяли блистательного ведущего актера из Мюнхенского городского театра Фердинанда Мариана[340]. Роль Эммы Бовари была исключительно сложной, но в то же время она принесла мне максимальное удовлетворение. Ценители киноискусства до сих пор считают нашу версию лучшей экранизацией классического романа Флобера.В процессе работы над этим фильмом я решила снять большую виллу на озере Николасзее в надежде, что если проживать подальше от центра города, на полпути в Потсдам, это будет хорошим извинением, чтобы отказываться от посещения некоторых официальных мероприятий, а приглашали на них порой чуть ли не в приказном порядке.
Паола Лёбель все это время оставалась в Берлине, чтобы по-прежнему работать у меня. Ее жизнь, однако, становилась все более трудной, и я пригласила ее к себе на виллу. Когда съемки «Мадам Бовари» были завершены, я принялась строить свои обычные планы насчет того, как бы мне вернуться на Ривьеру. На этот раз Паола, наконец, рассказала мне, что, когда я уезжала из Германии, ее жизнь становилась на самом деле не просто трудной, но опасной для жизни…
Пола Негри в фильме «Мадам Бовари», 1937
— Почему же ты раньше ничего об этом не говорила? — воскликнула я.
Она робко пожала плечами:
— Вы так много для меня делаете. Вот и не хотела вас беспокоить.
— Хорошо, а что насчет этой выездной визы, которую я для тебя сделала? Она еще действительна? — спросила я.
Паола кивнула, и тогда я сказала:
— Вот и прекрасно. Поедешь со мной на Кап-Ферра, будешь жить с моей мамой, пока тут все не придет в норму.
Она покачала головой и гордо заявила:
— Нет-нет. Это уже благотворительность в чистом виде.
У меня идея получше. Мой брат живет в Голландии, у него там все в порядке. Он пригласил меня пожить у него и поможет мне найти там работу.
Уговаривать было бесполезно. Разумеется, она решила, как поступить, еще до разговора со мною. Я купила ей билет в вагон первого класса, там она будет одна в купе, и никто ей не помешает. Пока мы ехали на вокзал, я заставила ее взять конверт, в котором был чек моего банка в Цюрихе, выписанный на ее имя на сумму в двадцать тысяч швейцарских франков. Она попыталась вернуть конверт со словами:
— Мне это не понадобится. Мой брат…
Но теперь настал мой черед заупрямиться и настоять на своем.
— Я не сомневаюсь, что твой брат сможет позаботиться о тебе, — перебила ее я. — Но поверь мне, приехать с какими-то деньгами в собственном кармане — это очень хорошо на всех подействует…