Воспоминания одной звезды

Съемки фильма «Лунные пряхи» оказались замечательным опытом и, конечно, прекрасной терапией для меня. Мне так понравилось, что я снова оказалась в обойме актеров, а это были Хейли Миллс, Илай Уоллак, Питер Мак-Энери, Ирен Папас — все были исключительно славными и доброжелательными. Поначалу они немного трепетали в моем присутствии, но потом это благоговение улетучилось, как только они увидели, что я перед съемкой эпизода, для разминки, танцую твист. А почему бы и нет? Страшно популярный тогда танец был очень хорош как физическое упражнение. Хейли, захохотав, тут же спросила меня:

— Как вы обходились раньше, до того, как изобрели твист?

— А как же чарльстон? Лапочка, ты слишком молода, чтобы помнить, как его отплясывали, но расспроси-ка своего папу.

С того момента, когда гепардиха и я начали работать бок о бок, мы договорились, пусть не говоря ничего вслух, что я не буду кусать ее, если она не будет кусать меня. Но ее страсть к покусыванию щиколоток сильно не нравилась всем остальным членам киногруппы.

Майкл Дайн написал для меня прекрасную остроумную реплику, которая вызывала аплодисменты у всех, кто бы не был на съемочной площадке, притом всякий раз, когда я произносила ее даже во время репетиций:

— Я пережила две войны, четыре революции и пятерых мужей!

Между прочим, такую же реакцию она вызывала каждый раз и в кинотеатрах, во время показа фильма. Ну что ж, я произносила эти слова с особым чувством, видимо, потому что эта была как бы моя краткая автобиография, за исключением разве что несколько преувеличенного количества мужей.

По воскресеньям я хотела побыть в полном одиночестве, поэтому чаще всего отказывалась от приглашений, которые присылали мне старые друзья. Воскресенье я проводила всякий раз одинаково: сначала шла на мессу в бромптонский Ораторий[389]

, а потом брала машину и навещала те места, какие когда-то хорошо знала. Что ж, воскресенье я посвящала церкви и воспоминаниям.

Лишь одно событие омрачило полное блаженство моего пребывания в Лондоне, и это была трагедия эпических масштабов. В самый разгар съемок мы узнали об убийстве президента Кеннеди. Нас всех настолько потрясло случившееся, что никто не смог работать и всех распустили по домам. На следующий день я все еще пребывала в такой ужасной тревоге, что не смогла приехать на съемочную площадку. Как это было абсурдно и глупо, чтобы именно та молодая жизненная сила, которая столь нужна всем на свете, покинула этот мир! Меня глубоко тронуло проявление сочувствия со стороны прекрасных англичан. Этот американский президент произвел на них такое сильное впечатление, что они скорбели о нем, словно о собственном лидере.

Афиша фильма «Лунные пряхи», 1964

После завершения съемок моих эпизодов я сразу же вернулась в Сан-Антонио. Малышка Зизи стала для меня большим утешением. Можно было подумать, что она хорошо понимала мое чувство утраты, ведь и для нее она была велика. Бедняга при малейшем звуке замирала в ожидании, думая, что вот-вот появится Маргарет. Как же было грустно видеть ее разочарование, когда оказывалось, что это кто-то другой… Все же съемки фильма оказались лишь интерлюдией, и, когда они завершились, душевная боль вернулась, как будто никуда не исчезала. Мои друзья снова забеспокоились обо мне, предлагали и дальше сниматься в кино. После грандиозного успеха, который имел фильм «Лунные пряхи», у меня было несколько предложений. Однако, хотя работа над этим фильмом дала мне весьма приличный доход, я все же не захотела возобновлять свою карьеру в кино. Этот этап окончательно завершился. Вопрос был только в том, что же делать со своею жизнью дальше. Я этого не знала.

В конце весны случилось событие, которое невероятно подняло мне настроение. Ко мне обратились организаторы кинофестиваля в Берлине и заявили, что собираются присудить мне высшую награду немецкой киноиндустрии. К сожалению, я слишком плохо себя чувствовала тогда и не смогла поехать в Европу, чтобы получить ее лично. Тогда эту награду прислали в генеральное консульство ФРГ в Хьюстоне. В августе 1964 года я с группой друзей отправилась туда на прием, который был устроен в мою честь. Кульминацией этого события стал момент, когда генеральный консул, доктор Людвиг А. Фабель, передал мне награду — это была извивающаяся лента из золота в восемнадцать карат на красной бархатной подушке. Английский перевод немецкой надписи таков:

ПРИЗ НЕМЕЦКОГО КИНО

Федеральный министр внутренних дел награждает им в 1964 году

ПОЛУ НЕГРИ

за многолетние, исключительно высокие достижения в развитии немецкого кино