Воспоминания "Встречи на грешной земле"

А следующая встреча с Евгением Петровым состоялась в самом конце 1940 года, когда я по совету моего учителя, известного литературоведа Леонида Ивановича Тимофеева, пошел относить в «Огонек» мои юмористические рассказы. До этого я в течение пяти лет толкался с ними в разные издательства и журналы и всюду получал отказ. «Огонек» тогда возглавлял Евгений Петров, и в этом Леонид Иванович усмотрел для меня некоторый шанс.

Но важно было, чтобы рассказы попали именно к Петрову, так как мне осточертело выслушивать мнения сотрудников разных редакций, которые вправе были лишь отказывать и оберегать руководство от «самотека».

На этой почве и возникла у меня перепалка с секретаршей, когда вдруг распахнулась дверь кабинета главного редактора и оттуда вышел он сам.

Кто тут хочет, чтобы его рукопись прочел только Евгений Петров? — зловеще спросил он.

Это я.

— Давайте, — сказал Петров, взял папку и добавил: — Позвоните мне через неделю. — А затем скрылся в своем кабинете. И мне стало ясно — я пропал.

Однако точно через неделю, день в день, час в час (я вообще отличаюсь тягостной для окружающих точностью), я позвонил в редакцию. «Кто говорит?» — спросила секретарша. Я назвался. «А по какому делу?» — «Мне назначил позвонить Евгений Петрович». Пауза. А затем, после удивленного возгласа секретарши: «Соединяю» — послышался голос Петрова: «А, это вы, — протянул он. — Это хорошо, что вы мне напоминаете. Напоминайте, напоминайте. Я еще не прочел, но позвоните мне через три дня». И положил трубку.

Я был в восторге! Ожидал услышать, что рукопись можно взять в мусорной корзине или в лучшем случае внизу, у вахтера. И вдруг — это, оказывается, хорошо, что позвонил! И надо напоминать! И всего через три дня? А не в ближайшее время. И не «что-нибудь в конце месяца». И не в начале будущего столетия! Ну, друзья-дебютанты нынешнего призыва, вы-то можете оценить, какие фанфары запели тогда в моих ушах. Часто ли вам приходилось слышать что-либо подобное? Я понимаю,

вежливыми и даже задушевными заверениями у вас битком набиты уши. Но решительное «нет» или реальное «да» — сколько раз вам довелось получить такой подарок?

А через три дня, уж будьте покойны, тютелька в тютельку, я позвонил и снова услышал голос Петрова.

— А, это вы, — опять протянул он. — Где вы находитесь?

— В Москве.

— Это я понимаю. Можете приехать?

Когда?

— Да хоть сейчас?

Через пять, нет, десять минут я буду у вас.

А вы что — у нас на крыше или в подъезде?

Нет, я на Пушечной (а редакция «Огонька» находилась тогда на Страстном бульваре).

— Ничего страшного, — сказал Петров. — Не торопитесь. Я буду у себя. И вообще, передвигайтесь по городу нормально, — добавил он.

Очевидно, секретарша все-таки заронила у него кое-какие сомнения относительно моей персоны. А может он просто вспомнил свои собственные первые литературные шаги.

Нет, мне не нужно было никакого транспорта. Он бы меня только сковал. Я поглубже вздохнул, стремглав скатился по лестнице у себя на Пушечной, а выдохнул уже только в кабинете Петрова, сидя около его стола.

Сколько лет вас не печатали? — вот первый вопрос, который он мне задал.

Пять.

Что же, нормально. Теперь, пожалуй, станем печатать. Вот это, для начала. — Он показал на рассказ «Мучения стилиста». И добавил без улыбки: — Есть смешное. Приходите ко мне домой в воскресенье. В десять. Вам удобно?

Нет, я не ослышался. Он спросил — удобно ли мне. Да если бы Петров назначил мне встречу на шпиле высотного дома в три часа ночи под проливным дождем, так и то мне было бы удобно!

Ну и вы, конечно, догадались, что в воскресенье, когда часы на Спасской башне били десять, в ноль-ноль

минут, ноль-ноль секунд я уже нажимал кнопку звонка в квартире Петрова в Лаврушинском. Когда мы уселись, он сказал:

— Подредактируем. Тут у вас упоминается мать. А мы заменим ее на бабушку. А то иногда получается двусмысленно. И придумаем вам псевдоним.

— А это зачем?

Обязательно. Станем печатать, начнут вас ругать. На работе перед сотрудниками будет неловко.

Ничего, стерплю, — сказал я, обуреваемый тщеславием.

Вы недооцениваете своих сослуживцев, — заметил Петров. — Раз вы пишете рассказы, а они нет, скажут, что вы плохой инженер.

Пусть говорят! — Блеск возможной славы уже ослеплял меня.

Вы женаты? Вашей жене будет неприятно. На нее начнут коситься. Даже будут над ней посмеиваться.

Пусть терпит! — Я был безжалостен. — Знала, за кого шла!

— А маму вам не жалко? — спросил Петров. — Мама будет страдать. Она ведь не знала, кого родила.

Оказалось, что маму мне жалко.

Значит, псевдоним необходим, — заключил Петров. И, посмотрев на мои щеки, добавил: — Что-нибудь вроде «Румянцев», а?

Но мы выбрали другой псевдоним, который я потом тоже переменил.

А затем, уже прощаясь со мной, он сказал: «С новым годом!» И протянул мне, как мне тогда показалось, очень теплую ладонь.