Восставшая из пепла

– Отлично. – От волнения дрожали руки, вот уже шестнадцать лет как она не работала, да и не могла представить, что вместо врачебного кабинета будет называть местом работы крошечную каморку, где хранились инструменты для уборки, утки и сменное белье. Но она без раздумий поставила подпись, обрекая себя на тяжелый ночной труд и в то же время обеспечивая возможность быть рядом со своей девочкой хотя бы ночью вместо сиделки, которую она так и не смогла ей нанять.

* * *

– Мальчики, давайте быстрее, опоздаете в школу! – Домой Лиля вернулась час назад на первой утренней маршрутке, валясь с ног от усталости.

Ночь показалась бесконечной, в реанимации было четыре тяжелых пациента и еще парочка отходивших от наркоза, которых беспрерывно тошнило. Пришлось обмывать их, менять белье, выносить судна. Лиле казалось, что она всю ночь ворочала мешки с углем, болела каждая клеточка тела, а руки дрожали от непривычно тяжелой работы. За ночь она не сомкнула глаз, но каждую свободную минуту заглядывала к дочери, будучи уверенной, что одно ее присутствие помогает Кате выздороветь. По дороге домой случилась неприятность – порвалась подошва сапога. Итальянская обувь была не приспособлена к суровым отечественным реалиям. Она предполагала поездки в комфортабельном автомобиле, а не беготню по лужам и перепрыгивание через дыры в асфальте.

Лиля быстро сняла сапоги и положила их на батарею. Сегодня надо будет выехать пораньше, чтобы успеть отдать их в ремонт, а вместо них надеть кроссовки, ну и что, что прохладно, добежит.

– Мама? Почему ты положила сапоги на батарею? – Матвей возник на кухне бесшумно, и Лиля, вздрогнув, задела и уронила один сапог на пол, тот самый, с ужасающей дырой на подошве. Матвей успел раньше ее, наклонился, схватил обувь и замер, уставившись на зияющее отверстие. – Ты что, ходишь в дырявой обуви?

Лиля не успела ответить, как на кухне появился заспанный и недовольный Гоша.

– А что на завтрак? – капризно поинтересовался он.

– Овсяная каша, – быстро ответила Лиля, избегая внимательного взгляда Матвея и кладя сапог обратно на батарею.

– Фу, я ее ненавижу, а можно что-то другое? – немедленно заныл сын, плюхаясь на стул и ожесточенно растирая лицо, чтобы проснуться.

– Чего бы ты хотел, милый? – это прозвучало жалко, заискивающе и фальшиво. Лиля понимала, что Матвей продолжает смотреть на нее. Она изо всех сил пыталась избежать его взгляда и сделать вид, будто все хорошо.

– Ну, мюсли можно, швейцарские, или бутер с ветчиной, – подумав, ответил Гоша.

– Ешь что дают, – рявкнул Матвей на брата, – а то поедешь голодным, мы на маршрутку опаздываем.

– Опять маршрутка, там холодно, – снова заныл Гоша.

– Блин, не пойму, как ты в первые ракетки собрался? Ты слышал, чтобы Федерер когда-нибудь ныл, что ему холодно или жарко? – жестко оборвал его Матвей.

– Откуда ты знаешь, что он делал, когда ему было двенадцать? – отвлекся от темы Гоша, беря ложку в руки.

– Знаю. Он молча пахал на корте. Иначе бы он не был там, где он сейчас. И овсянку он совершенно точно ест на завтрак, я сам читал.

Аргумент про Федерера попал в точку, младший сын боготворил швейцарца, мечтал увидеть его в действии (в этом году Кирилл обещал свозить его на один из турниров серии «Большого шлема», если Гоша хорошо закончит школу). Недавно в парикмахерской он даже попросил сделать ему точно такую же прическу и находил, что в профиль они с кумиром чем-то похожи. То, что первая ракетка брюнет, а сам Гоша огненно-рыжий, его ничуть не смущало.

Завтракали сыновья в молчании, Лиля заварила им чай, добавила в него молоко и поставила на стол пару булочек, которыми с нею поделилась сердобольная напарница, полночи причитавшая над тем, как Лиля такими руками работать собралась, но, узнав, что в одной из палат лежит ее дочь, замолчала и даже принесла ей выпечку из столовой – «от девочек».

Время от времени Лиля кидала обеспокоенные взгляды на Матвея и была уверена – порванный сапог тот не забыл.

* * *

– Мотя? Какими судьбами! – Кирилл был искренне рад видеть сына. С той самой ночи, когда они расстались возле больницы, Матвей не звонил и не присылал ему сообщения, а на его звонки не желал отвечать. И вдруг сам появился под его кабинетом с утра пораньше.

Кирилл был рад и тому, что приехал на работу раньше Маши – пока он был не готов ставить сыновей в известность о том, что переехал к любовнице. Быстро заведя сына в кабинет, он прикрыл дверь и, усадив Матвея на стул, нарочито бодро поинтересовался.

– Как дела? Чай будешь? – Он кивнул на уголок, где разместились кофемашина, чайник, набор элитных сортов чая и выпечка.

– Папа, нам нужны деньги. – Матвей решил сразу перейти к делу. На отца он был обижен за то, что тот без споров пропал из их жизни, за то, что выглядел так хорошо в своем модном кабинете в центре города, за английский чай, который тот ему предложил, в то время как мама сегодня утром заварила какую-то бурду из пакетика.

– Сколько? – осторожно спросил Кирилл, подходя к кофемашине и включая ее.

Матвей не успел ответить, как дверь в кабинет распахнулась.