Читаем Восточно-западная улица. Происхождение терминов «геноцид» и «преступления против человечества» полностью

Лемкин находился в Нюрнберге 11 июля, когда доктор Зайдль завершал защиту Франка. Адвокат столкнулся с очень непростой задачей, осложнявшейся и признанием коллективной вины, которое Франк сделал в апреле, и теми уликами, что сочились из дневника генерал-губернатора. Кроме того, Зайдль представлял в суде также Рудольфа Гесса и успел навлечь на себя недовольство судей: не передал им английский перевод своей речи и постоянно возвращался к Версальскому договору, по сути, валя на него всю вину за чудовищные деяния своих клиентов{590}.

Доктор Зайдль стремился как-то смягчить первоначальное признание Франка и свести к минимуму впечатление от множества уличающих его подзащитного дневниковых записей: «за одним исключением», напомнил Зайдль судьям, эти пассажи – всего лишь расшифровка сделанных секретарями стенограмм, а не дословная запись под диктовку{591}. Трудно судить о том, насколько они точны, ведь Франк никогда не проверял лично записи своих стенографов. Это всего лишь слова, они не могут служить доказательствами дел или фактов. Но Зайдль вынужден был согласиться с тем, что речи Франка клонились к определенной «точке зрения» по еврейскому вопросу и что он «не делал тайны из своих антисемитских взглядов» (тут, конечно, адвокат очень мягко выразился). Обвинение не установило «причинной связи» между словами Франка и мерами, которые принимала служба безопасности, настаивал Зайдль, к тому же тайная полиция не находилась под контролем его клиента.

Более того, продолжал адвокат, существующие записи указывают на то, что против наихудших эксцессов Франк возражал. Да, на территории генерал-губернаторства совершались ужасные преступления, не в последнюю очередь в концлагерях, и Франк этого ни в малейшей степени не отрицал, однако его вины в этом нет. Напротив, он «пять лет вел борьбу против жестоких и крайних мер»{592}, жаловался фюреру, однако безуспешно. В поддержку своих утверждений Зайдль представил многочисленные документы.

Франк молча, с ничего не выражающим лицом слушал эти оптимистические речи. Порой он ерзал, и некоторые зрители отмечали, что он клонит голову ниже, чем на ранних стадиях процесса.

Франк не мог проверить слухи об Аушвице, развивал свою мысль доктор Зайдль, поскольку лагерь находился вне его территории. А применительно к Треблинке, которая находилась как раз на территории Франка, адвокат избрал другую линию защиты: разве строительство и функционирование концлагеря на подвластной Франку территории само по себе приравнивается к «преступлению против человечества»? Нет, восклицал доктор Зайдль. Оккупировав другую страну, Германия вправе была «сделать необходимые шаги» для поддержания общественного порядка и безопасности{593}

, и Треблинка являлась одним из таких шагов, а не актом, за который Франк должен нести ответственность. Свидетельские показания Самуила Райзмана доктор Зайдль обошел молчанием.

Избранный адвокатом подход вызвал решительный отпор со стороны Роберта Кемпнера. Прокурор явно был возмущен. Аргументы Зайдля «совершенно не относятся к делу», заявил он судьям, и не подкреплены доказательствами{594}. Судья Лоуренс согласился с этим возражением, но доктор Зайдль невозмутимо продолжал свою речь.

Судьи слушали бесстрастно. Тремя месяцами ранее, в апреле, Франк произнес слова, в какой-то мере выражавшие коллективную, если не личную ответственность. Теперь его адвокат свернул в другую сторону. Очевидно, остальные подсудимые повлияли на Франка и вынудили его действовать солидарно со всей группой.

142

Адвокаты завершили свои выступления в конце июля. Теперь двадцати одному подсудимому оставалось лишь подготовить краткое последнее слово. Но перед этим еще раз выступали прокуроры.

Четыре команды обвинения выступали с заключительной речью в том же порядке, в каком в начале слушаний – со вступительной. Американцы, открывавшие этот раунд, сосредоточились на первом пункте обвинений и обвинении в заговоре{595}

. За ними последовали британцы со вторым пунктом – преступления против мира и безопасности человечества – и общим обзором юридических оснований дела, подготовленным Лаутерпахтом{596}. Далее французские и советские прокуроры – о военных преступлениях и преступлениях против человечества{597}.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука