Восточно-западная улица. Происхождение терминов «геноцид» и «преступления против человечества»

Первым, в пятницу 26 июля, выступал Роберт Джексон{598}. Лемкин в тот момент находился еще в Нюрнберге и с нетерпением ожидал услышать что-то о геноциде; Лаутерпахт оставался в Кембридже. Джексон напомнил трибуналу основные факты: война, способы ее ведения, порабощение населения на оккупированных территориях. «Самым крупномасштабным и чудовищным» из этих деяний было преследование и уничтожение евреев, «окончательное решение», которое привело к убийству шести миллионов человек. Подсудимые «хором заявляли», что не ведали об этих страшных фактах. Подобное оправдание Джексон назвал нелепым. Геринг отстаивал свое неведение «об эксцессах», он якобы не подозревал о программе уничтожения, и это при том, что собственноручно подписывал «десятки декретов». Гесс выдавал себя за «невинного посредника»: он-де попросту передавал распоряжения Гитлера, даже не читая. Фон Нейрат? Министр иностранных дел, «который мало что понимал в международных делах и ничего не ведал о международной политике». Розенберг? Философ нацистской партии, «не имевший представления о насилии», которое породила его философия.

А Франк? Польский генерал-губернатор, который «царил, но не правил». Он достиг высших эшелонов власти, этот «фанатичный» юрист укреплял власть нацистов, принес беззаконие в Польшу и сократил ее население до «жалких остатков». Вспомните слова Франка, обратился Джексон к судьям: «Пройдет тысяча лет, но эта вина Германии не изгладится»{599}.

Речь Джексона заняла полдня – мощная, убедительная и отточенная, – однако с точки зрения Лемкина в ней зияла огромная прореха: Джексон так ничего и не сказал о геноциде. Лемкин понимал, чем это грозит: если ему не удалось привлечь на свою сторону главного прокурора, не остается надежды на то, что его союзниками выступят американские судьи Биддл и Паркер. Тем важнее становилась задача убедить англичан – Лемкин еще не знал, что подготовленный Лаутерпахтом для Шоукросса черновик также не содержал упоминаний о геноциде.

143

После обеда к кафедре вышел Шоукросс, и его речь продлилась до конца этого дня и заняла утро следующего. Он разбирал факты, «преступления против мира» и неприкосновенность человеческой жизни{600}.

Когда Шоукросс готовился к выступлению, Лаутерпахт понимал, что его черновик будет существенно отредактирован британской командой юристов в Нюрнберге, которых беспокоило, какой оборот принимает процесс. «Нас очень тревожит то, как судьи обсуждают предстоящий приговор», – сообщил Шоукроссу полковник Гарри Филлимор. В неформальной обстановке, за обедом и так далее, судьи давали понять, что готовы оправдать двух или трех подсудимых и что довольно многие ускользнут от смертной казни. Такая перспектива глубоко удручала Шоукросса. «Можно допустить, чтобы один-двое избегли смертной казни, но оправдание любого из подсудимых и незначительные наказания кому-то еще превратят судебный процесс в фарс», – добавил Филлимор{601}

.

Шоукросс предупредил Лаутерпахта, что подготовленная им длинная речь «вызывает определенные затруднения». Чтобы избежать этих «затруднений» и перестраховаться, генеральный прокурор решил посвятить больше времени изложению фактов, а значит, сократить юридическую аргументацию Лаутерпахта: «Если бы я не последовал совету Файфа и что-то пошло не так, это со всей очевидностью сочли бы моей виной»{602}. И Шоукросса не устроило предложение зачитать речь частично и передать ее судьям в полной письменной форме. Нет, он использует то из черновика Лаутерпахта, что ему подойдет. В итоге три четверти из семидесятисемистраничной речи Шоукросса было посвящено фактам и поддерживающим обвинение доказательствам. На юридическую аргументацию осталось шестнадцать страниц, из которых двенадцать полностью принадлежали Лаутерпахту. Сокращения были существенными, но, как вскоре обнаружил Лаутерпахт, имелись и дополнения.

Шоукросс начал с хронологии, от довоенного периода, когда подсудимые составили заговор для совершения преступлений, и дальше перешел к войне{603}. В его речи прослеживались события по всей Европе: идя за бумажным следом собранных Лемкиным декретов и других документов, Шоукросс начал путь из Рейнской области в Чехословакию, потом в Польшу, далее на запад в Голландию, Бельгию и Францию, на север в Норвегию и Данию, на юго-восток через Югославию и Грецию и, наконец, на восток в Советский Союз. Военные преступления, сказал он, были одновременно «и целью, и источником других преступлений». Совершались и преступления против человечества, но эти уже исключительно в ходе войны. Так Шоукросс сделал именно то, чего опасался Лемкин: отнес основные преступления к военному периоду и промолчал обо всех злодеяниях до 1939 года.