Восток, Запад

На сцене бедная спальня в замке Эльсинор. В постели крепко спят Йорик с супругой. Возле постели на стуле лежат небрежно брошенные колпак, колокольчики, пестрое платье и прочие шутовские принадлежности. Где-то неподалеку тихо дышит во сне ребенок. Теперь представьте себе такую картину: маленький Гамлет на цыпочках подкрадывается к хозяину спальни, замирает, приседает и в один прыжок взлетает тому на шею! И тогда:

Йор. (проснувшись): О-о-о, а-а-а! Что за подлец Пелионов, исчадие Оссы, уселся на шею, мне сон перебив?

…Тут я перебью себя сам, поскольку вдруг заметил некую противоестественность сей реплики, ибо в самом деле, действительно ли способен мужчина, разбуженный посреди ночи, вырванный из спокойного сна столь неожиданным появлением у себя на шее королевского отпрыска семи лет от роду, изъясняться фразами, полными культурно-литературных аллюзий, как нас уверяет текст? Видимо, тут либо придется с оговорками признавать достоверность манускрипта, либо датские дураки получали в высшей степени странное воспитание. Впрочем, наверняка какие-то мелочи так и останутся до конца не проясненными.

Однако вернемся к нашим баранам.

Гам.: Йорик, день занялся! Давай вместе споем во славу зари!

Оф. (в сторону): Муж терпеть не может этого паршивца – вот уж чума на наши головы, избалованный щенок, который к тому же страдает бессонницей. Так вот мы и просыпаемся – наследничек коли не сядет верхом, то непременно поднимет за волосы. Был бы он мой сын… Доброе утро, мой принц, моя радость!

Гам.:

A-а, это ты, Офелия. Йорик, ну-ка во славу зари! Ну же, пой!

Йор.: Пусть ей птички поют во славу. У меня, правда, осталась на голове парочка перьев почтенного возраста. Однако годы определили их таким образом, что я стал похож то ли на ворона, то ли на сыча. Какое уж там песни петь – теперь я способен только каркнуть или там ухнуть, да и то весьма неблагозвучно.

Гам.: Не перечь! Твой принц желает песен.

Йор.: Однако, Гамлет, выслушайте меня. Сфера нашей жизни подобна небесной, и потому человеку, чьи годы склонились к закату, не подобает петь утренних гимнов.

Гам.: Довольно! Вставай и пой. Погоди, посади-ка меня на плечи, поиграем как подобает.

Оф. (в сторону): В семь лет – своеволен, как Владыка Морей, и только Бог знает, на кого станет похож в двадцать семь!

Йор. (поет):

В юности я так любил, так любил

И знать все хотел наперед.Время я свое торопил.Боялся, что оно не придет.А время подкралось тайком.Когти вонзило в меня…

Гам.: Что за кошачий концерт, немедленно замолчи!

Йор.:

Разве я переврал слова?

Гам.: Хватит петь. Лучше давай загадывать загадки. Да, загадай загадку про кошку, про громкоголосую такую кошечку, которая поет, как ты, хотя ты, правда, громче.

Йор. (в сторону): Вот наказание. Однако придется что-то придумать. (Вслух.) Пес, которого вы, принц, оседлали, стар, конечно, но все-таки еще жив, и вот вам загадка: зачем кошке девять жизней?

Гам.: Не знаю, зачем ей девять жизней, зато точно знаю, зачем девять хвостов, и ты тоже это быстро поймешь, если вздумаешь помедлить с ответом.

Оф. (в сторону).: Наш принц скор не только на язык, а бедный Йорик все скорей только мхом зарастает.

Йор.: Ну хорошо, вот вам разгадка. Все кошки любят глядеть на монархов, а тот, кто глядит на монарха, предает свою жизнь в его руки, а жизнь, преданная в монаршьи руки, вполне может проскользнуть между пальцев. А ну-ка, принц Гамлет, сосчитайте-ка, сколько у вас между пальцами промежутков – смотрите, между этим пальцем и этим, между этим и этим, между этим и этим, и между этим и большим пальцем. Всего на двух руках восемь; итого, значит, восемь жизней! И значит, выживет только тот, у кого их девять; потому-то кошкам, которые все любят смотреть на королей, нужны девять жизней.

Оф.:

Отличная загадка, муж.

Гам.: А теперь давайте танцевать! Хватит твоих дурацких шуток, спляшем веселую джигу.

Йор.: А вы так и будете сидеть у меня на шее?

Гам.: Буду. А ну-ка вот ты теперь отгадай: чего я хочу?

Йор. (в сторону, приплясывая): Ты, Гамлет, ничего не хочешь, но Йорик для тебя подыщет предмет желаний.

* * *

Все это время в носах, как у Гамлета, так и у Дурака, торчат серебряные пробки искусной работы!

В колыбели начинает плакать младенец, жалуясь одновременно на все сразу: на пробки, на хлопки и свисты Гамлетова хлыста, которым тот то и дело взбадривает свою двуногую клячу.