Восток, Запад

Вместе с тем религиозные фундаменталисты разразились резкой критикой в адрес “разнузданного фетишизма”, проявившегося в связи с башмачками, несмотря на то что право присутствовать на торгах они получили лишь благодаря усилиям тех из устроителей, кто придерживается крайне либеральных взглядов и считает, что в цивилизованном мире Аукцион должен стать подобием современной церкви, иначе говоря, эталоном вседоступности, открытости и терпимости. В ответ же на этот благородный жест религиозные фундаменталисты открыто заявили, будто намерены купить башмаки с единственной целью – сжечь, и таковая программа, с точки зрения либеральных аукционеров, является достойной осуждения. Есть ли смысл проявлять терпимость, когда терпимы не все? Но! “Демократия зиждется на деньгах, – настаивают аукционеры. – Их деньги не хуже ваших”. Потому фундаменталисты мечут громы и молнии, которые хранятся у них в специальных мыльницах, сделанных из священного дерева. Никто не обращает на них внимания, хотя некоторые из политических деятелей видят в них крайнюю опасность.

* * *

На Аукцион прибывают сироты – в надежде на то, что, возможно, рубиновые башмачки перенесут их через время, а также через пространство (поскольку, как показывают математические расчеты, все машины, пересекающие пространство, одновременно пересекают и время); иными словами, в надежде на то, что волшебные башмачки помогут им воссоединиться с утраченными родителями.

Присутствуют здесь также женщины и мужчины не совсем обычной природы – отдельно от всех, неприкасаемые. Стражи порядка обходятся с некоторыми из них довольно бесцеремонно.

* * *

Для всех нас, погрязших в буднях, понятие “дом” стало слишком зыбким и слишком размытым. Нам и без него хватает, к чему стремиться. Над асфальтом редко увидишь радугу. Однако сейчас… Неужели мы действительно все ждем чуда? Возможно, башмачки и способны любого вернуть домой, но осознают ли они метафоричность нашей тоски по дому, доступны ли им абстракции? Не воспримут ли просьбу буквально, позволят ли нам самостоятельно определить для себя значение этого благословенного слова?

Или же мы, охваченные надеждой, ждем от них слишком многого?

Когда проявят себя – и приникнут к наэлектризованному стеклу – бесконечные наши желания, не потеряют ли башмачки, подобно древней камбале братьев Гримм, терпение и не отправят ли нас назад, в жалкие лачуги нашей неудовлетворенности?

* * *

Завершая картину, упомянем о присутствии в Зале Аукциона вымышленных персонажей. Вот заблудившиеся в красной пустыне – или в темном лесу – дети, сошедшие с богатых австралийских полотен художников девятнадцатого века, хнычущие в своем обрамлении золоченых тяжелых рам на глазах всего мира. В голубых пиджачках со сборкой и в гетрах, они стоят под дождем или под жарким солнцем и дрожат от страха. Литературный персонаж, приговоренный вечно читать книги Диккенса вооруженному сумасшедшему в джунглях, прислал письменную заявку[22].

На телеэкране я увидел хрупкого сложения инопланетянина, с поднятым светящимся пальчиком.

Проникновение вымышленных героев в реальный мир является признаком нравственного упадка культуры конца нашего миллениума. Они сходят с экранов, проникают в публику, вступают в брак с обыкновенными людьми. Не пора ли положить этому конец? Установить более жесткий контроль над перемещениями? Не является ли умеренное насилие необходимым инструментом зашиты Государства? Мы рассуждаем на подобные темы. И едва ли кто-нибудь усомнится в том факте, что мы в своем большинстве не поддерживаем идею свободного, неограниченного вливания вымышленных персонажей в пошатнувшуюся нашу реальность, основные ресурсы которой уменьшаются с каждым днем. В конце концов, лишь немногие хотели бы совершить путешествие в обратном направлении (хотя по последним – и весьма убедительным – данным, среди них наметилась тенденция к росту).

На время отвлечемся от споров. Аукцион начинается.

* * *

Тут нужно сказать несколько слов о кузине Гейл[23], за которой водилась странная привычка громко стонать, занимаясь любовью. Признаюсь честно: кузина Гейл – страсть всей моей жизни, и даже сейчас, после стольких лет, минувших с нашей последней встречи, я прихожу в волнение, едва вспомнив эту ее в высшей степени эротическую привычку. Спешу добавить, что, кроме этой привычки, в наших любовных утехах не было ничего аномального и ничего, с вашего позволения, литературного. Тем не менее мне она доставляла глубокое, даже наиглубочайшее удовлетворение, особенно если в момент, предшествовавший проникновению, Гейл начинала вопить что есть сил: “Домой, малыш! Домой, детка, да-а… Ну, вот ты и дома!”

К сожалению, однажды, вернувшись домой, я застал ее в объятиях некоего волосатого пещерного персонажа, сбежавшего из какого-то фильма. Я ушел в тот же день и в слезах бродил по улицам, прижимая к груди портрет Гейл в обличии урагана, а в моем рюкзаке лежала вся коллекция Пата Буна[24] (пластинки на 78 оборотов).

Случилось это много лет тому назад.