Восток, Запад

– Но ведь ты ничего не видел, – сказал я, немного разочарованный. – Ни рогов, ни копыт.

Элиот отнюдь не был тем суперрационалистом, каким хотел показаться. Интерес к черной магии в нем был больше, нежели интерес сугубо научный. Но голова у него работала великолепно, и я верил его оценкам.

– Я держу ум открытым, – говорил он. – Есть многое на свете, друг Горацио, ну и так далее.

Элиот легко нашел аргументы, убедив Люси срочно продать дом, пусть даже потеряв в деньгах.

* * *

Как ни странно, мы подружились. Я всегда любил жару, а он влагу и тучи. Я носил усы а-ля Сапата[35] и волосы до плеч. Он ходил в твидовых костюмах и вельветовых куртках. Я любил передвижные театры[36], диспуты о расовых отношениях и антивоенные митинги. Он тратил все выходные на деревенской охоте, лишая жизни птиц и зверей.

– Ничто так не поднимает мужской дух, – говорил он, пытаясь зазвать меня с собой. – Лишаешь жизни пернатого или мохнатого брата и занимаешь свое законное место в пищевой цепочке. Класс, да и только!

В 1970-м на следующий день после избрания Эдварда Хита[37], когда газеты кричали: “Главой Кабинета стал бакалейщик!”, Элиот дал в его честь званый обед, где среди гостей только я и ходил с кислой миной.

Кто знает, почему люди становятся друзьями? Одни одинаково машут рукой. Другие одинаково перевирают мелодию.

* * *

Но я точно знаю, почему подружились мы с Крейном. Нас сблизила старая добрая черная магия. Не конфеты, не любовь, а именно Темное Искусство. И если я теперь не в силах вычеркнуть из памяти имени Элиота Крейна, то, вероятно, лишь потому, что соблазны, которые свели его с ума, едва не погубили и меня.

Пентакли, иллюминаты, Махариши, Гэндальф… некромантия стала частью Zeitgeist[38], частью тайного языка в противотоке культуры. От Элиота я впервые узнал о секретах Великой пирамиды, о загадках Золотого сечения и о лабиринтах Спирали. Это он рассказал мне про месмеровское учение о животном магнетизме (“Между небесными, земными и животными телами существует взаимная связь. Осуществляется эта связь посредством разлитой в универсуме, невероятно легкой жидкости. Она подчинена неким законам механики, нам до сих пор не известным”); он же рассказал о японском учении о четырех состояниях сознания: Мусин – состояние детской радости; Сисси, или Консуй-йотай – состояние транса или временной смерти; Саймин-йотай – состояние гипноза и Муген-но-Кё – когда душа способна покинуть живое тело и путешествовать в Скрытом мире. Он же, Элиот, открыл для меня и великих философов, по крайней мере их книги: Георгия Гурджиева, автора “Сказок Бильзебаба”, ставшего учителем для Олдоса Хаксли, Кэтрин Мэнсфилд и Дж. Б. Пристли; раджу Раммохана Роя и его “Брахмана Самадхи”, книгу, где раджа сделал смелую попытку объединить индийскую и европейскую мысль.

С помощью Элиота я изучил нумерологию и хиромантию, усвоил индейское заклинание, обучающее полету. Узнал, как вызвать шайтана, Сатану, и какую нужно нарисовать фигуру, чтобы Зверь, отмеченный числом 666, не вышел из-под моей власти.

С краской стыда признаю, что у себя дома, в той части света, откуда и пришло слово “гуру”, мне никогда не хватало времени заняться поисками, а здесь как-то само собой случилось так, что Элиот вошел в мою жизнь. Стал, как сказал бы англичанин, учителем мистики, или “гуру”, как спели бы в мантре.

Ах, читатель, я был плохой ученик. Я не освоил Мусин (не говоря уже о Муген-но-Кё), я ни разу не посмел вызвать демона и ни разу не рискнул прыгнуть со скалы, чтобы научиться летать, подобно последователю яки[39].

Зато я остался жив.

* * *

Мы отрабатывали друг на друге технику гипноза. Однажды Элиот, решивший проверить продолжительность гипнотического эффекта, дал мне установку раздеться сразу, как только он произнесет вслух слово “бананы”. В тот же вечер мы вместе с Малой и Люси отправились в клуб “Дингуоллз” потанцевать, где он ехидно и шепнул мне на ухо эту пакость. По телу побежали тяжелые, сонные волны, и, хотя я изо всех сил пытался сопротивляться, руки сами собой принялись снимать одежду. Когда они дошли до молнии на джинсах, нас вышвырнули на улицу.

– Знаете что, мальчики, – неодобрительно сказала Мала, глядя, как я, громко ругаясь и грозя ему страшной местью, одеваюсь на берегу канала, – может быть, вы пока что отправитесь спать вдвоем, а мы немного отдохнем от вас?

Этого ли он хотел? Нет. Возможно. Нет. Не знаю. Не т.

Какова была бы картинка, разоблачительный двойной портрет. Академик оккультных наук Элиот и я – человек, конечно, более прозаический – растворились в оккультной любви.

Этого ли он хотел тогда?

* * *

В тот год, когда мы познакомились, я был выбит из колеи и страдал от дисгармоничности в сферах личных. Кроме романа с Лаурой, меня терзали безответные вопросы вроде того: где мой дом и кто я такой. Элиот, интуитивно подтолкнувший ко мне Малу, помог решить хотя бы один из них, за что я был искренне ему благодарен. Дом, как и ад, для нас создают люди. Мой дом создан Малой.