Вожди и заговорщики

1925–1926 гг. был апогеем НЭПа. Победила политика правого большевизма, идеологом которой был Бухарин, а основным организатором — Сталин. Бухарин как бы гарантировал Сталину и стоявшей за ним бюрократической массе: рост крестьянских хозяйств даст государству достаточное количество средств для строительства промышленных объектов, гарантирующих экономическую независимость и военную безопасность, рост благосостояния трудящихся и укрепление авторитета партии и экономической власти государства.

«Мы сейчас в нашей стране являемся не партией гражданской войны, а партией гражданского мира»[201], — провозгласил он в феврале 1926 г. Это было уже почти признанием «надклассового» характера партии, отсутствия ее твердой связи с пролетариатом (о классовом бюрократическом характере новой власти тогда еще не говорили даже оппозиционные коммунисты).

Эта политика устраивала и большинство населения, причем не только середняка, но и «кулака» (зажиточного крестьянина по одним оценкам, сельского буржуа — по другим). Один из сельских предпринимателей писал: «Мы, торговые люди, всегда коммунизм понимали… Пускай коммуна строится, только бы нас не трогала… Бедняк выгоден для власти политически, середняк — экономически, а кулак ведет показательное хозяйство»[202]

. В этом откровенном письме чувствовалось предложение страшного для коммунистов компромисса — высокопродуктивное сельское хозяйство может быть только крупным, и поскольку у государства не получается наладить такое производство из — за бюрократической неразберихи и равнодушия работников, то сельская буржуазия возьмет это дело в свои руки, и капитализм превратится здесь в лидирующий сектор.

В государственном секторе, который в модели НЭПа должен был играть организующую роль, царил хаос. Бюрократический монополизм породил совершенно неэффективную систему управления. Председатель Высшего совета народного хозяйства Ф. Дзержинский писал: «Из поездки своей… я вынес твердое убеждение о непригодности в настоящее время нашей системы управления, базирующейся на всеобщем недоверии, требующей от подчиненных органов всевозможных отчетов, справок, сведений…, губящей всякое живое дело и растрачивающей колоссальные средства и силы»[203]. Невозможность произвести достаточное количество товаров, которые устроили бы крестьян, могло завести в тупик очередную заготовительную кампанию — крестьянин не хотел отдавать хлеб слишком дешево. В этом крылись пределы роста НЭПа — он годился как восстановительная политика, но по мере приближения к уровню 1913 г. требовались новая техника, квалифицированное управление предприятиями либо дополнительные стимулы к труду работников. Этого коммунисты пока предложить не могли. Поэтому они не могли предложить деревне достаточного количества товаров. Поэтому не хватало хлеба и других сельских товаров, чтобы обеспечить дальнейшее развитие промышленности. Поэтому успехи НЭПа были временными, он был обречен на глубокий кризис. Довоенный уровень экономики был для него пределом роста.

Аппетиты коммунистической элиты в 1926 г. снова оказались гораздо выше возможностей нэповской экономики. Апрельский пленум признал неудачи планирования, выразившиеся в преувеличении планов и по сбору зерна, и по экспорту, и по валютным поступлениям, и по капитальному строительству. Одно вытекало из другого — меньше хлеба — меньше строек, меньше строек — меньше техники и промышленных товаров, меньше дает промышленность — меньше хлеба продает село. Товарный голод. Всем нужны товары, но рынок не работает. Замкнутый круг.

Разорвать его могла индустриализация — создание передовой промышленности. Эту проблему должен был по докладу Каменева обсудить XIV съезд. Но там было не до серьезного разговора. В апреле 1926 г. уже по докладу Рыкова тему обсудил Пленум ЦК. Опираясь на выводы спецов (умеренных социалистов), Рыков считал необходимым рост промышленности по «затухающей кривой», то есть быстрый рост первоначально и более медленный потом, после рывка. Троцкий назвал эту идею «черепашьим шагом к социализму». Возражая Рыкову, он утверждал: «Основные хозяйственные трудности проистекают, следовательно, из того, что объем промышленности слишком мал… Было бы в корне неправильно думать, будто к социализму можно идти произвольным темпом, находясь в капиталистическом окружении»[204]

. То есть, по Троцкому нельзя было ставить рост промышленности в зависимость от роста крестьянского хозяйства. «Между тем движение к социализму обеспечено только в том случае, если темп развития промышленности не отстает от общего движения хозяйства, а ведет его за собой, систематически приближая страну к техническому уровню передовых капиталистических стран».[205]