Этот старик всё никак не уходил у меня из головы, и на работе во время обеда я зачем-то рассказал о нём остальным. Все промолчали, правда, никто и не посмеялся. Работы в ту ночь было мало, ребята спали, а я вышел из будки полюбоваться рассветом. Солнце вставало у нас прямо над большим намывным озером, окружённым зарослями камыша, и, отражаясь в воде, превращало всё вокруг в огромный солнечный костёр. Вдруг слышу шаги, оборачиваюсь и вижу Булыгу. Он подошёл вплотную и протянул мне свою огромную ладонь: — А ты человек, уважаю, — и впервые обратился ко мне по имени. — Ты чего не отдыхаешь? — Любуюсь, — отвечаю, — жалко проспать такую красоту. Мой товарищ улыбается, кстати, я тогда, чуть ли не в первый раз увидел его улыбку. — Да, красиво, я тоже люблю природу. Ты знаешь, я ведь не местный, и родился не здесь. Моя родина далёкая Киргизия. Маму по окончанию института направили работать во Фрунзе, там она и встретила моего отца. Он тоже русский, но из местных. Мы постоянно жили в городе, а в мае и на всё лето отец отправлял меня к бабушке на Иссык-Куль. Ты что-нибудь слышал про Иссык-Куль? Я говорю: — Фильм такой есть «Алые маки Иссык-Куля». Генка доволен: — Точно, у нас снимали.
И он стал рассказывать о чудесном горном озере с прозрачной зеленоватой водой. Он говорил о горах Тянь-Шаня, о лесах в предгорье, о стадах пасущихся овец, о рыбинах, что ловили они с отцом в горных речках. Но самое главное, словно делясь со мной сказочными драгоценностями, он заговорил про красные маки. — Саня, ты не поверишь, целые долины из красных маков, они растут сами по себе, их никто не сеет. Ты бежишь и врезаешься в них, словно ледокол в льдину, а потом плывешь по красным волнам. Они хлещут тебя по лицу, а когда подрастаешь, по груди, а потом уже только по рукам. Падаешь на спину, лежишь и долго-долго смотришь через красные лепестки на солнце и бездонное небо. Саня, там всё другое, там нет зла, там другой воздух, другие люди. Все они добрые и улыбаются друг другу.
Я слушал Булыгу и не верил своим ушам. Генка может говорить такие слова и даже строить из них длинные фразы. Его лицо, преобразившись, перестало быть угрюмым и страшным. Передо мной стоял поэт. Иногда, из-за нахлынувших чувств ему не хватало слов и он, активно жестикулируя, помогал себе руками.
Генка рассказывал, что когда ему исполнилось двенадцать лет трагически погиб отец, и мама, тяжело заболев, вместе с мальчиком вернулась в Подмосковье. Они жили в семье его пьющего дяди. Мать, постепенно теряя разум, оказалась в интернате для умалишённых. А мальчик продолжал жить у родственников. Сам дядька мужик неплохой, но пьющий, а из-за этого в семье возникало множество проблем. Поэтому в армию Булыга ушёл с радостью, лишь бы больше не слышать постоянную ругань домашних. После армии женился и вошёл в дом жены примаком.
— Живу здесь уже дольше, чем когда-то во Фрунзе, а всё никак не привыкну к этим людям. Тёща с женой регулярно отоваривают талоны на крупу и макароны. У нас весь дом забитым мылом, солью, спичками. Крупы портятся, кругом летает моль. Одно выбрасывается, другое завозится. Зачем? Жить только ради утробы скучно. Узнали, что на железке воруют, так и требовать начали, мол, неси спирт, торговать станем. Я не выдержал, и поднадавал однажды и жене, и тёще, те в ванной закрылись и орут на весь дом: «Помогите, убивают»! Милиция приехала, трое суток дали.
И если бы это только у меня одного. Вон, на днях встречаю, — и он назвал имя нашего товарища, — идут с женой под ручку, она у него женщина культурная, в банке работает. Он накануне отгул брал, на рыбалку ездил. Так не он, жена интересуется, мол, ночью удалось чего стащить? — А спирт, — говорит, — брали? — Брали, — отвечаю. — И она с таким сожалением: — Наверное, вкусны-ы-ый. И к мужу: — Люди дело полезное делают, о семьях заботятся, а у тебя, дуралея, одна рыбалка на уме.
Кругом одно пьянство, я и сам, замечаю, втягиваться начал. Уже не могу после смены, чтобы не набраться. А выпью, нутро злобой наливается, и ещё больше тянет в себя залить. Сил нет сопротивляться, чувствую что погибаю. Тут, знаешь, чего я надумал, хочу назад вернуться, в Киргизию. У меня там от бабки на Иссык-Куле дом остался. Осенью беру отпуск и махну на разведку. Посмотрю как там с работой, чем заняться можно, и наверно уеду. Мать с собой заберу, ей там легче станет. Поверишь, спать ложусь, глаза закрываю и вижу эти бескрайние поля красных маков. И снова бегу по ним, словно в детстве.
Кстати, не хочешь мне компанию составить? Соглашайся, с табельщицей договорюсь, и рванём мы на Иссык-Куль. Маки, правда, уже отцвели, зато всю остальную красоту я тебе покажу. Уверяю тебя, ты полюбишь эти места, да так, что и возвращаться не захочется. А главное, поймёшь, что значит почувствовать себя счастливым.