Возлюби ближнего своего

В тот же вечер встречаю отца Мефодия, спешащего в храм на службу. Обращаюсь к нему, как обычно по имени. А тот мне в ответ: «Простите, батюшка, только с сегодняшнего дня моё имя «отец Гад», это меня так отец наместник переименовал, наверно в честь ветхозаветного пророка Гада.

Вот святой человек, даже мысли такой не допустил, что начальствующий мог его в сердцах как-то обозвать, решил, что теперь у него новое имя. Это какая же простота!

В монастырском корпусе недалеко от моей располагалась келья архимандрита Симеона. В лавру он поступил ещё ребёнком в самом начале века. Его отец, овдовев, решил уйти в монастырь, а у самого двое детей, мальчик семи лет и девочка — пяти. Недолго думая, посадил он их в тележку и развёз по монастырям. Так будущий отец Симеон и стал воспитанником монастырского приюта, а потом плавно перетёк и в число монастырской братии.

Имей бы он семью, родителей, может, и жизнь бы его по-другому сложилась, а так, куда ещё было идти? А идти хотелось. Потому, узнав о начале войны с германцами, молодой послушник загорелся желанием пойти на войну. Поначалу он было пытался получить благословение отца наместника отправиться воевать, но тот в ответ на его просьбу только руками замахал. Выхода не оставалось, как только бежать.

В первой же атаке, в которой монаху-добровольцу пришлось участвовать, его сильно контузило, он потерял сознание и пришёл в себя только в госпитале. Отца Симеона комиссовали и отправили назад в монастырь. Вернувшись в лавру, он искренне покаялся в непослушании. Наместник, человек мудрый, простил нарушителя и вновь принял его в число братии.

Жизнь вернулась в своё привычное русло, только воспоминания о той страшной атаке преследовали батюшку постоянно. Во сне он видел себя с винтовкой наперевес среди других солдат и точно таких же солдат — германцев, бегущих им навстречу. Разрывы артиллерийских зарядов и парящие в воздухе оторванные головы, руки, ноги в солдатских обмотках.

И всю жизнь, уже став стариком, продолжал молиться о мире, а самым большим злом на земле считал войну. Всем сердцем он поддерживал деятельность Советского комитета защиты мира, и деньги, что попадали ему в руки, отправлял на его счёт.

Была у него одна странность, кто-то принимал её за чудачество, и всё же. Отец Симеон считал, что во время выборов его бюллетень должен непременно первым попасть в урну для голосования. Потому в шесть часов утра он уже появлялся у дверей избирательного участка, куда были приписаны и монахи, живущие в монастыре. Быстро проголосовав, батюшка доставал из кармана подрясника сколько-то денег и клал на стол перед членами избирательной комиссии:

— А это, — указывал он на деньги, — на дело мира.

Ребята из комиссии, наши же семинаристы, звонили отцу эконому и спрашивали:

— Батюшка, отец Семеон дал нам денег на «дело мира», что нам с ними делать?

— Выполнять благословение, — шутил отец эконом, — купите себе что-нибудь к обеду и мирно покушайте.

Даже в дни праздников, когда уставом за трапезой полагалось вино, отец Симеон мог встать и предложить тост «за мир во всём мире»:

— Отцы, страшное это дело, война, станем молиться, чтобы Бог хранил наше отечество.

Старенький отец Симеон слыл опытным духовником, потому я ходил к нему на исповедь. Однажды прихожу каяться, встал на колени. Батюшка открывает требник читать слова чина исповеди, и у него из книжки выпадает листок бумаги. Он парит в воздухе и ложится прямо передо мной. Конечно, нескромно читать чужие бумаги, но я не удержался и взглянул. Передо мной лежала телеграмма. В ней на куске телетайпной ленты было напечатано: «г. М. архимандриту Симеону. Сердечно благодарю за помощь фронту. И. Сталин».

Отец архимандрит смутившись, быстро положил телеграмму назад в требник:

— Прочитал? Удивлён, наверное? Ладно, чтобы тебе не изнывать от любопытства, расскажу, как я её получил. После закрытия лавры я служил на севере в М., был настоятелем и одновременно единственным служащим священником. К нам тогда ссылали множество отцов, но официальное разрешение от властей на совершение треб имелась только у меня. Помолиться в алтаре приходили и ссыльные владыки. Иногда во время службы возле престола стояло с десяток архиереев, а воздевать руки мог только я один. Очень это было тяжелое время.

Батюшка рассказывал как он старался молиться и везде успевать, ведь за ним, единственным тогда легально служащим священником, стояла огромная паства. Одного только не хватало отцу Симеону: он никогда не проповедовал. Боялся, как он говорил, своего скудоумия и не решался наставлять тех, кого считал выше себя. И в одну из ночей во сне он увидел Пресвятую Деву, Она и укорила его в том, что он всегда молчит.

— Что же мне делать, Матушка, не способен я слово говорить.

— Тогда бери написанные проповеди и читай.

— Кого же мне читать, Матушка? И в ответ Пресвятая назвала ему имя автора одного из сборников проповедей. Этой книги у него, как раз-то, и не было. Утром в храме он рассказал псаломщику о своём сне, а тот отвечает: «Есть у меня такой сборник», — и вечером принёс его отцу Симеону.