Ей поставили страшный диагноз, и человек пришёл к нам. Случись бы это раньше, она не стала бы искать поддержки в храме, но ей было дано целый месяц работать в церкви, общаться с верующими и со священником. Поэтому, когда грянула беда, женщина пришла к нам. Она ещё не знала, чем мы ей сможем помочь, но она пришла. Её боль, как свою собственную, приняли десятки людей, её поддержали, успокоили. Человек впервые пришёл на исповедь, стал молиться и причащаться. Став на грани между жизнью и смертью, Галина понимала, что может уйти в ближайшие месяцы, но она перестала бояться смерти, потому, что обрела веру. И вера вывела её из отчаяния, помогла женщине начать бороться за жизнь.
Вспоминаю, какой её привозили к нам в храм после очередной химеотерапии. Сама она идти не могла, её постоянно кто-нибудь вёл. Всякий раз она причащалась, и буквально на наших глазах в неё вновь вливалась жизнь. Мы молились о ней почти год, каждый из нас, и каждый день. На пасхальной неделе мы увидели её радостной и полной сил: «Думаю выходить на работу, хватит болеть». Вы себе представить не можете, какой это был для нас всех пасхальный подарок.
Мне известно немало случаев, когда человек исцелялся от самых страшных болезней через одно единственное лекарство, через веру, которая вселяет надежду.
Иногда, приглашая меня к неизлечимо больному, родные предупреждают: «Батюшка, он умирает, только, ради Бога, ничего ему не говорите. Мы не хотим его травмировать». Всякий раз, когда я слышу эти слова, всё внутри у меня начинает протестовать. А зачем тогда меня приглашать? Как можно человека не предупредить, что ему остались последние месяцы, или даже недели жизни. Какое мы, вообще, имеем право молчать? Ведь он должен подвести итог и принять решение. И, если человек всё ещё не знает Бога, то помочь ему определиться, со Христом или в одиночку он уйдёт в вечность. Иначе страдания его теряют всякий смысл, и сама жизнь превращается в бессмыслицу.
Нина на днях рассказывала. Каждый год ездит она в область к своему лечащему врачу, к той самой, которая когда-то подсказала ей дорогу в храм. Назначенный день приёма Нина уже пропустила, а всё не ехала. Закрутилась. «Приезжаю, — говорит,— почти через месяц, захожу в кабинет. Увидела меня мой врач, вскочила со стула, подбежала ко мне, обняла и заплакала от радости, и шлёпает меня ладошкой по спине, несильно так, как ребёнка: «Что же ты так долго не приезжала? Я уж всё передумала. Ведь из всех, кто тогда с тобой в палате лежал, уже давно никого нет. Ты единственная и осталась».
За мир во всём мире
Отец Павел, мой старый учитель и духовник, принадлежал к числу тех боголюбцев, что в послевоенные годы сошлись в лавру преподобного Сергия. Батюшка был принят в число братии в самом начале пятидесятых, а подвизался с монахами, принявшими постриг ещё до революции.
Человек по природе немногословный, внешне кажущийся суровым, отец архимандрит совершенно менялся, когда начинал рассказывать о чём-нибудь из того времени. Корю себя, почему я тогда ничего не записал? Конечно, многое забылось, но кое-что я всё-таки помню.
«Среди братии подвизались у нас и очень старые монахи, хотя, наверно правильнее будет сказать, не старые, а духовно опытные. Подвижники, вошедшие в высокую меру, отличаются от остальных. Человеку, с ними незнакомому, они могут показаться даже какими-то странными, обычные нормальные люди так себя не ведут.
Например, был у нас отец Мефодий большой любитель и знаток «Добротолюбия», с этой книгой он практически никогда не расставался. Куда ни направляется, книга у него всегда под мышкой. Чуть выдалась свободная минутка, глядишь, он уже книжку свою листает. Попросишь его почитать из наставлений древних подвижников, а он радуется, что кому-то это интересно, и готов рассказывать о них тебе часами.
Прознали про нашего отца Мефодия семинаристы. Периодически им давались задания на предмет исследования писаний авторов «Добротолюбия». Чтобы такую курсовую написать, всю книгу перевернуть придётся, а студенты — они в семинарии студенты. Кто-то им посоветовал обратиться к нашему батюшке Мефодию. Тот счастлив, люди хотят знать о практике монашеского делания.
Всё свободное время отец Мефодий щедро делился своими знаниями с молодыми людьми, давал им ссылки, подсовывал авторов. Так все задания за них и переделал. Один хитрец напишет, потом другому по эстафете батюшку передаёт, а тот как ребёнок.
Узнал об этом наместник. Вызвал отца Мефодия и строго настрого запретил тому общаться со студентами. Те, хоть и прослышали о запрете, а всё продолжали умолять батюшку о помощи. Куда тому деваться, вот и посмел ослушаться грозного отца архимандрита.
Но, как говориться, «Бог шельму метит». Возвращаясь из студенческого общежития в келии, отец ослушник со своей книгой попадается прямо навстречу начальнику. Попался и сразу бух тому в ноги: «Прости, батюшка, нарушил я твой запрет». Отец наместник распалился не на шутку, не удержался и назвал нарушителя «гадом». Ах, мол, гад ты этакий! Но простил.