Возлюби ближнего своего

— Нет, ваше сиятельство, — обратился он к Сергею Николаевичу, — как бы вы их не оправдывали, а холоп нынче пошёл не тот, никакого сладу с ним нет. Пьёт, подлец, ворует, работать не хочет. Вот, дорогой батюшка, — эта реплика уже в мой адрес, — скажите, чему сегодня учит Церковь?

Отвечаю:

— Ну, как же, Семён Петрович, как и всегда, любви к Богу и ближнему.

Князь Святополк-Мирский нетерпеливо поморщился:

— Учить любви, конечно, это замечательно, но главное, умоляю вас, внушайте мирянам чувство покорности и почтительности к господам. И ещё, чтобы не пили, канальи, и не воровали.

И он стал рассказывать презанимательнейшую историю, как некая секта йогов снимала у них номера специально для проведения большого семинара.

— Сначала съехались до сотни людей самых разных, мужчин, женщин, старых и молодых, и все в белых шароварах. Гуляли у нас по дорожкам, перебирая в руках чётки, всё чинно и благородно, никто не хулиганил, не пил. Потом заявился и сам гуру с ближайшим окружением, и поселился в самом дорогом люксе. Поначалу он несколько дней что-то вещал в дыму от благовонных палочек, и эти, что в белых штанах говорили, что будто бы учитель таким способом открывал им «третий глаз».

Открыл он им его или нет, я не интересовался, зато в последний день стал свидетелем замечательного зрелища. Их гуру сидел, поджав ноги, на сцене нашего дома культуры, а все, кто съехался на этот семинар, по одному подползали к нему на коленках. Каждому подползающему учитель клал руку на голову и шептал что-то на ухо, а те целовали его в носок.

Вот, батюшка, конечно, не в обиду вам, но скажу прямо, их религия мне очень понравилась, и люди понравились: это же надо, какое уважение к начальству. Подползать к господину и целовать ему ногу! Видимо, Семён Петрович сам в тот момент представлял себе, как ползут к нему все его замы, горничные, буфетчики, и умилялся мечтам.

Потом разговор обоих князей вновь вернулся в привычное русло, кто, когда и чем владел, где участвовал и на ком женился. Я сидел, слушал их и откровенно скучал, а потом внезапно вспомнил:

— Стоп! А ведь моя бабушка, как она однажды призналась своей дочери, то есть моей маме, самая что ни наесть «графинюшка». История происхождения моей бабушки таинственна и полна загадок. Внешне она резко отличалась от всех своих сестёр. Те были рыжие и носатые, а моя бабушка смуглая и хорошенькая, стройная, хотя и маленького роста.

Все её сродники спились и умерли от водки, бабушка же на дух не признавала запаха спиртного. Она вспоминала, как до революции её мама, в своё время, работавшая в прислугах в богатом доме, несколько раз в году возила мою будущую бабушку к барыне в Москву, и та со слезами на глазах гладила её по головке, целовала и неизменно одаривала красивыми платьями и золотыми вещицами.

Бабушка знала, что её подлинный отец — граф, и наверняка помнила его имя, но маме эта тема была неинтересна, и она даже не расспросила о том, кто же был её настоящим дедушкой, и кем ей доводилась та барыня.

Когда наступило время моей бабушке выходить замуж, и она пришла к отцу за благословением, тот долго не хотел его давать, утверждая, что он ей не отец. Её мамы, а может быть, приёмной мамы, уже не было в живых, а без родительского благословения жениться тогда ещё не дерзали. Моя молоденькая бабушка горько-горько заплакала, а наш прадед, человек по натуре отходчивый, подозвал к себе девушку и сказал: — Ну, ладно-ладно, не плачь, дочка. Взял икону и благословил её.

Об этом эпизоде из истории моей семьи я и рассказал князьям. Не забуду, как тревожно во всё время моего рассказа смотрели в мою сторону собаки, в их глазах явно читался молчаливый вопрос:

— И этот князь?!

Новость, что и скромный сельский батюшка, оказывается, тоже голубых кровей, так поразила моих собеседников, что они, оставив вспоминать, кто и что из их предков получил в приданое, немедленно принялись расспрашивать меня о моих корнях.

Выслушав историю происхождения моей бабушки, князь Голицын разочарованно произнёс:

— Увы, дорогой батюшка, как я понимаю, ваша бабушка, скорее всего, была незаконнорожденная, а потому ходатайствовать о возведении вас в графское достоинство и возвращении вам родового герба у нас нет достаточных оснований. После этих слов собачки явно успокоились и снова задремали, устроив свои благородные морды на ложе из передних лап.

Я вспомнил железнодорожную будку, в маленьком подмосковном городке, в котором моя бабушка прожила всю свою жизнь. Постоянную нужду, с которой не расставалась её большая семья, смерть половины рождённых детей, мат и пьяные драки соседей. Какой там герб, ваши сиятельства? Хорошо, они ещё с голоду не померли: те золотые вещички, что достались от той доброй барыни, здорово выручили. Всё в оные годы в торгсин за муку снесли.

После первой чашки чая мои собеседники отчего-то вновь вернулись к моему графскому прадедушке: