Возлюби ближнего своего

— Знаете, Сергей Николаевич, жалко мне батюшку, хороший он у нас человек. Это я вам определённо свидетельствую, поскольку знаю его уже не один год, и о его добрых делах наслышан. Может, можно что-нибудь предпринять, пускай не графский титул, так, мы и от барона не откажемся. Верно, батюшка? — и он так хитро мне подмигнул. Тем более, знаю я в столице ребят, если их хорошенько попросить, — в этот момент он многозначительно подмигнул уже самому Голицыну, — они под батюшку и генеалогическую линию какую нужно подведут, комар носа не подточит. Борзые проснулись, одна из них почему-то подошла и положила свою красивую голову с умными блестящими глазами мне на колени.

Природный князь молчал, было видно, что он перебирает в уме все возможные варианты и очень хочет помочь батюшке в приобретении вожделенного герба. После второй чашки чая Голицын оживился:

— Знаете ли, друзья мои, что ещё в 18 веке существовала такая традиция, если у какого-нибудь аристократа рождался внебрачный ребёнок, то по желанию родителя он мог получить его фамилию, правда, только в несколько усечённом варианте. Например, Репнин — Пнин, Оболенский — Ленский. Отец Александр, а что если и нам пойти этим путём. Итак, ваша фамилия Дьяченко, как бы она могла звучать в полном варианте? Я улыбнулся:

— Возможно, Протодьяченко? Или, стойте, — эта мысль показалось мне даже оригинальной, — если следовать вашей логике, то, исходя из церковной иерархии, в случае усечения, фамилия моего предка могла звучать «Попов» или «Протопопов», если, конечно, на Руси такие графы имелись в наличии.

— Эврика! — Голицын прямо таки подпрыгнул на своём пуфике: — Батюшка! Был такой граф Попов, личный секретарь Григория Потёмкина. За эту ниточку и предлагаю потянуть.

Но больше других радовался князь Святополк-Мирский:

— Я же говорил, всё складывается просто замечательно, соглашайтесь, батюшка, соглашайтесь, пускай не граф Попов, зато «барон Дьяченко» тоже звучит неплохо. Собака, что стояла рядом со мной, негромко и, в то же время, будто упрашивающе, заскулила, батюшка, мол, не соглашайся, но хозяин её отогнал. — Альма, на место, не мешай нам!

— Так что, дело осталось за малым — договориться с дворянским собранием о подтверждении вашего титула и утверждении герба. Семён Петрович, разгорячённый уже пятой кружкой чая, рисовал картину моего возведения в высокое дворянское сословие: — В областной мерии, или, нет, лучше в кафедральном соборе при огромном стечении народа председателем губернского дворянского собрания вам и потомству вручается благословенная грамота на возведение в баронское достоинство, а хор в это время поёт громогласное «Аксиос»! В этот момент Альма отчаянно залаяла, и Святополк-Мирский прогнал собак в соседнюю комнату.

Слушаю увлёкшегося Семёна Петровича и всё пытаюсь вспомнить… как будто что-то такое уже было, вёл у нас кто-то речь о титулах и дворянстве.

И всплывает, как несколько лет тому назад в храм приезжал Владимир Александрович, племянник нашего последнего настоятеля протоиерея Димитрия. У отца Димитрия было ещё трое родных братьев и все они до революции успели стать священниками. Все четверо сыновей старого отца Василия, служившего у нас в храме в конце девятнадцатого века, приняли мученическую кончину от рук безбожных гонителей. Отца Димитрия расстреляли на полигоне в Бутово, а родного отца того человека, что посетил нас в своём родовом приходе, уморили голодом в одном из советских концлагерей.

Потомок новомучеников бродил вокруг храма, и всё что-то показывал сопровождавшему его юноше, а после стал нам рассказывать, как пришла ему в голову мысль составить генеалогию своего рода.

Владимир Александрович долго говорил о работе в архивах и даже подарил мне книжку с историей их большой священнической семьи.

Разговаривая с гостем, я понял, что сам он в Бога не верит, не воспитан человек в семейных традициях.

Его больше интересовала историческая канва событий, чем их духовная сторона. В те годы как раз произошло первое массовое общецерковное прославление бутовских страдальцев, но до отца Димитрия очередь в тот раз не дошла. Когда уже я начал рассказывать гостям о том, как мы ездили приходом помолиться на расстрельный полигон, Владимир Александрович, внезапно повернувшись в мою сторону, резко перебил:

— А дядьку моего что же не прославили? Потом махнул рукой: — Можете объяснять, и так понятно, это всё ваш Ридигер воду мутит. Назвав тогдашнего патриарха по фамилии, он подчёркнуто програссировал букву «р».

— Напрасно вы так, Владимир Александрович, святейший происходит из курляндских дворян, один из которых даже носил графский титул.

Уже не помню всё, что сказал в ответ мой собеседник, но то, что и «его предки не лаптем щи хлебали, и что он ещё всем докажет», это я запомнил. Никто и не спорит, если твой отец и трое родных дядей священников новомученики, а отец Димитрий вскоре ещё и прославленный святой. Такая генеалогия дорогого стоит.