Возлюби ближнего своего

Но события стали разворачиваться совершенно в неожиданном для меня направлении. Буквально через год-другой появилось обновлённое генеалогическое древо Владимира Александровича, в котором он включил в число своих прямых предков и митрополита Платона (Левшина), иерарха известного и незаурядного. Смущало одно, владыка был как-никак монахом и родить Владимира Александровича он не мог по положению.

Дальше — больше, праматерью нашего исследователя стала сама царица Евдокия Лопухина, первая жена Петра Великого и мать царевича Алексея. И это не всё, потомок великих людей продолжал творить.

Помню, звоню ему на домашний телефон, трубку поднимает сын:

— Отца нет дома, батюшка. Чем занимается? — в трубке раздался смешок. Владимир Александрович всё свободное время проводит в архивах, пытается доказать, что наш род происходит от Рюрика, а это вам, говорит, не какие-то там курляндские дворяне. Нет-нет, мы ему не мешаем, пусть пишет, всё-таки старик при деле.

Но, увы, не суждено было мне стать бароном. Вскоре после отъезда князя Сергея Николаевича на родину, Святополк-Мирского внезапно отстранили от управления бывшим имением, и он тоже был вынужден возвращаться в Москву. Перед отъездом князь зашёл попрощаться.

— Неблагодарные хамы написали на меня донос начальству, а те заволновались, что моя семья потребует возвращение родового имущества, и вот, теперь я отправляюсь в изгнание. Но я ещё вернусь.

Мы обнялись:

— Не забывайте, князь, вы в России живёте, пора привыкать к историческим метаморфозам. В ответ тот только вздохнул.

— Не знаю, батюшка, что и делать с моими борзыми, они простор любят, а в городской квартире, боюсь, зачахнут. Не возьмёте к себе собачек?

Я был вынужден отказаться. До сих пор у меня стоит перед глазами его высокая удаляющаяся фигура в сопровождении двух длинноногих псов. Больше мы с ним не виделись.

А Сергея Николаевича видел, правда, только по телевизору. Был в их семействе очередной слёт поколений. Съехались Голицыны со всех стран и континентов. Все они в тот момент куда-то направлялись и что-то бурно между собой обсуждали. Шёл среди них и Сергей Николаевич, и тоже участвовал в обсуждении. Могу предположить, они спорили о количестве десятин земли, доставшихся одному из их предков, от государыни Екатерины Великой, а может другому — от государя Павла Петровича.

В какой-то момент оператор выхватил лицо моего знакомого князя, и он посмотрел в объектив. Как раз и я в это время и всматривался в экран телевизора. Наши взгляды встретились, Сергей Николаевич узнал меня и виновато развёл руками, мол, простите, батюшка, ничего не вышло. Очень жаль, но вездесущая коррупция распространяется и на дворянское сообщество. Так что придётся вам, дорогой «барон», довольствоваться вашим рабоче-крестьянским генеалогическим древом.

Хотя, может, ничего такого он и не говорил, а всё это мне только показалось. Можно, конечно, попробовать зайти в дворянское собрание и с другого крыльца. Только делать, пожалуй, я этого не стану, а то, знаете, перед собачками как-то неудобно.

Конец — делу венец

Старый, больной человек поднимается по лестнице на пятый этаж. Ей нелегко. Попробуй, когда тебе уже хорошо за восемьдесят, да с больными ногами. Но она упрямо идёт. Наши старики, они вообще упрямые, той ещё закалки.

Там, на пятом этаже, квартира батюшки, но ещё совсем не факт, что он дома. Старая женщина идёт наудачу. Если на её стук в дверь никто не отзовётся, она усядется рядом на ступеньку и будет ждать. А ждать она способна часами — сидеть и тихонько дремать. И только убедившись, что в квартире, на самом деле, никого нет, женщина начинает спускаться. О-хо-хо, спускаться порой труднее, чем забираться вверх. Наконец дорога вниз преодолена, и старушка направляется в сторону храма.

Так она может кружить целыми днями до тех пор, пока не случится долгожданная встреча. Правда, батюшка при этом почему-то не проявляет никакой радости, напротив, его лицо становится скучным, а в глазах появляется выражение фатальной безысходности.

— Принесла? — тихо спрашивает батюшка.

— Да.

— Как всегда? Ничего нового?

— Нет, всё как обычно.

— Хорошо, давай сюда.

Старушка роется в котомке и подаёт священнику школьную тетрадку в клеточку. Батюшка не глядя суёт тетрадку в карман, чтобы спустя несколько минут точно также не глядя выбросить её в мусорный контейнер.

— Это ещё не всё. Ещё загадка.

— Давай загадку, — соглашается священник. Он знает, что, не выговорившись, бабушка всё равно не оставит его в покое.

— Тогда скажи мне, — и бабушка выдаёт словесный каламбур. Что-то наподобие, помните из нашего детства: «На бал кони ходят»? — А? Скажи, скажи! — Только её загадки обычно такого неприличного содержания, что привести их здесь нет никакой возможности.

— Господи, помилуй, — крестится батюшка. — Я не знаю, мать, ответа на твою загадку.